Город и купечество нуждались в спокойствии, беспорядки не были выгодны для торговли, бескоролевье не было хорошим.
Вздыхали, чтобы пришли лучшие времена.
– Как оно было, то было, – говорил Качер Смолику, – при покойном короле, а жизнь текла, как река, выбитым руслом, и каждый знал, как по ней плыть, а теперь человек не угадает, куда повернуться.
– И сомневаюсь, – прервал Смолик, – чтобы с этим паном когда-нибудь нам будет лучше… каждый день хуже. Французы отдельно держаться, поляки отдельно. Сколько бы раз не сталкивались друг с другом, – верная ссора и шишки. Король молодой и о правлении не думает. Только игры всё более новые и забавы изобретают, девушек ему ищут, а что имеет, и чего не имеет, фаворитам раздаривает. Бросает деньги, как шелуху.
– Я, – сказал член суда, – не верю в то, чтобы он нами правил, пока не женится на принцессе.
– В замке говорят, что у него не это в голове, – отпарировал Качер. – Он распутник, а эта немолодая и некрасивая.
На так начатый разговор вошёл, медленно шагая, Талвощ, который иногда приходил сюда для получения информации. Двое старших знали его и, вежливо здороваясь, сразу приблизились, потому что их жгло любопытство, не принёс ли какой новости.
– А что же, милостивый пане, – сказал Качер, – будет когда-нибудь конец этого дела Зборовских?
Талвощ огляделся по кругу.
– Сдаётся, – отвечал он, – что оно в любую минуту решится.
– На чью сторону? – вставил Смолик. – Это интересно.
Талвощ пожал плечами и грустно улыбнулся.
– Легко это отгадать, – сказал он, – король захочет, чтобы и волк был сыт и коза цела… а не удовлетворит ни одних, ни других. Головы Зборовскому не снимут.
Паны мещане посмотрели друг на друга.
– Правда, – отозвался один, – что французы Зборовскому многим обязаны.
Талвощ молчал и, попросив пива, сел за стол. Все обернулись к нему.
– Завтра, – сказал он, в этот раз неспрошенный, – по всей видимости, должны огласить декрет.
Слушали в молчании.
– Королю он друзей не приобретёт, – продолжал далее литвин.
– Сам виноват, – прервал Смолик, – а больше, чем он, эти его французы, которые, прибыв к нам в гости, хотели нами на собственных наших отбросах предводительствовать. Городская стража должна за ним ходить и следить, потому что чернь французов не терпит. Счастьем, что они языка не понимают, потому что на стенах на них такое пишут и рисуют, это страх. У меня на каменице сегодня утром я должен был приказать соскоблить короля, так отвратительно мне его кто-то с утра нацарапал на стене. И чтобы никто не ошибся, дописал ему Гавенского (Анжуйского) и огромную корону с ослиными ушами надел на голову.