– Да как же можно не рассмеяться при виде такой дикости! – отозвалась я, вытирая слезы в уголках глаз и по-прежнему не собираясь подтанцовывать.
Когда песня закончилась, Кеннеди протянул мне руку.
– Я хочу заключить перемирие.
И искренне, пусть и робко, улыбнулся. Я поколебалась, но смягчилась и приняла предложенную руку. Разве можно было поступить иначе после такого представления? И такой улыбки…
– О’кей, Кеннеди, перемирие так перемирие. Но чтобы больше никакого вмешательства в мою жизнь и в письма, которые тебе не предназначаются.
– Договорились.
Кеннеди держал меня за руку, и исходившее от него тепло посылало по моей спине мурашки. Кивнув в сторону бара, он приподнял один из двух флаеров на бесплатный алкоголь, которые нам всем выдавали:
– Позволь предложить тебе коктейль – это самое меньшее, что я могу сделать.
Я пожала плечами.
– Отчего же, с удовольствием.
Он выпустил мою руку (чтобы положить свою мне на крестец) и повел меня через толпу к бару. У стойки Кеннеди спросил:
– Что тебе заказать, «Белое Рождество»?
– Нет-нет. Водку с содовой с лаймом, пожалуйста.
– Будет сделано, – он подмигнул и поманил бармена.
В какой перевернутой с ног на голову вселенной я живу, если распиваю коктейли с Кеннеди Райли?
Лилиана заметила нас у бара и восторженно выставила сразу оба больших пальца вверх. Я сделала большие глаза и покачала головой. В итоге подруга не стала подходить, оставив меня общаться с кавалером.
Кеннеди подал мне коктейль, а сам отпил пива. Музыка была оглушительной, поэтому ему приходилось говорить мне в самое ухо. От жара его дыхания и волнующего запаха кожи мое сердце забилось чаще.
– Куда-нибудь уезжаешь на праздники? – спросил он, чуть задев губами мое ухо.
– Да, утром улетаю. Я нечаянно взяла билеты на первый, шестичасовой рейс. Как я поднимусь после этих коктейлей, не знаю. Из дома в Ла-Гуардию в четыре утра выезжать. – Я поднесла коктейль к губам. – А ты?
– Нет, я не езжу домой на праздники. А ты откуда родом?