— Увидите.
— Какая-то афера.
— Ведь король её хорошо знает, он осудит.
Прибывший с нетерпением дёрнул за шляпу, возмущался, ругался потихоньку и, грызя ногти, стоял, задумавшись, несмотря на то, что хотел показать равнодушие.
— Но со всем можно справиться, — добросил Хахнгольд.
— Конечно, — пробурчал незнакомец, — всегда есть какое-нибудь средство.
— Ребёнка можно ещё заранее убрать, прежде чем король приедет в Краков.
— Всё-таки мы об этом условились.
— Условились, правда, но я думал, что это легко сделать, а это очень трудно. Его стерегут.
— Кто его стережёт?
— Кто? Невидимые, незнакомые люди. Какие-то женщины, какая-то шляхта, что над ним бдит неустанно.
— Это непонятно, — скрежеща зубами, прервал прибывший, румяное лицо которого стало ярко-красным, а дерзкое выражение лица уступило гневному.
— Деньги! — шепнул еврей. — И сегодня всё кончится…
— Много?
— В два раза больше, чем мы условились.
— В два раза… ошалел! Даже у меня нет столько и, пожалуй…
— Тогда на что нам напрасно болтать? Будьте здоровы…
— Подожди, подожди… последнее слово… дам в три раза больше, и сегодня, сегодня ребёнка в Кракове не будет?
— Не будет, — сказал еврей.
— Слово?