Между тем, как из пустяка в городе часто возникает переполох, крик пана Чурили, бег нескольких человек разволновали всех, отворились окна, выбежали женщины, начали формироваться кучки людей и из улицы в улицу стали пробегать самые дикие вести. Одни говорили о пожаре, другие — о разбое, иные — о похищении ребёнка, иные — о похищении женщины, иные — об изнасиловании женщины, другие — о самоубийстве.
Чурили, бросив собравшихся на месте, где встретился с нищим, поспешил к бурсе. По дороге встретил кучку идущих за милостыней жаков и в нескольких словах рассказал им о схваченном жаке.
Тут же улица разразилась криками, все жаки из-под костёлов, из-под фигур, из домов, те, кто шёл за хлебом и едой, собрались и бросились в разные стороны, отовсюду созывая братьев к общей обороне. Вскоре этот случай превратили в нападение евреев, в убийство жака израильтянами. Проходя, они нападали на евреев, грабили ближайшие еврейские дома.
Уже была ночь, а сметение ещё разрасталось. Напрасно вышли сениоры и профессора коллегий, чтобы усмирить беспорядок, который обещал превратиться в общее замешательство и привлечь всю учащуюся молодёжь.
Как обычно, жакам только страху нужно было, для шума. История Мацка-сироты, рассказанная всё более необычно, разжигала ненависть к евреям. Расставили по улицам стражу, укрепили дороги в предместьях, а группы, вооружённые палками, кочергами, саблями, пробегали по рынкам и даже по тёмным закуткам города. Все заперлись дома, из мещан никто уже не смел выглянуть в город и только головы очень любопытных взирали сквозь полуотворённые окна.
Из тёмной улочки медленным шагом вышел Лагус, один, опираясь на палку и вздыхая. Он встретился с кучкой жаков, которая его остановила.
— Откуда идёшь, грязный дед? — кричали дети.
— Откуда? Как обычно, с прогулки, детки, за милостыней. Но что такого серьёзного, что по ночам шум поднимаете?
— Евреи схватили жака! — воскликнули все. — Евреи! Евреи! Бей евреев!
— Высматривайте неверных, добавил дед, — всегда свои, всегда свои, так это правда, что им для мацы нужна христианская кровь? И как же это было?
— Шляхтич своими глазами видел, как оборванный жид…
— Своими глазами, даже еврей побил его.
— Но не еврей, — воскликнул кто-то сбоку, — только дед, глядите, это, может, тот самый.
Лагус задрожал.
— Дед! Ох уж людская злость, детки. В чём деды провинились? Дед! А зачем деду ребёнок?
И, начав бормотать молитву, отошёл на несколько шагов. Затем Чурили, постоянно стерегущий улицы, увидел Лагуса.
— Держите деда! — воскликнул он. — Это он! Это он!
— Хватай! Лови!
Но Лагус пустился что было сил по улице, расталкивал жаков, размахивая вправо и влево палкой. Он, наверное, улизнул бы, если бы не Агата, которая, расставив руки, встала у него на дороге. Лагус, не в состоянии остановиться, навернулся и упал. Жаки прибежали и схватили его, а он кричал, вырывался.
Подбежал Чурили.