Тогда я слышал из его уст, что он предсказывал как бы пророческим духом:
— Удалось Ягеллонам захватить Польшу, жаждут теперь всё больших узурпаций, ненасытные. Уже заплатили жизнью одного за венгерскую корону, старая королева постоянно мечтает и о Праге, и Буде для сыновей, а молодой король рад бы и Тевтонский орден прочь отсюда выслать на какой-нибудь остров. Они очень хотят захватить ещё больше земель, хотя и те, что есть, удержать трудно. Дай Боже, чтобы за эту жадность дорого не заплатили.
Я тогда толком этого не понимал, хоть слова его запомнил.
В замке, в котором до сих пор бывало довольно тихо, потому что и старая королева там редко бывала, и молодой король чаще в Литве, в Вильне или в Гродно, или в лесах просиживал, начало теперь оживляться и заполняться людьми.
Чуть ли не каждый день ходя с епископом на Вавель, мы могли поглядеть на это издалека. Стены, в некоторых местах обнажённые от штукатурки, белили заново, двор очищали, в конюшнях и домах прибавилось коней и людей.
Однажды, когда я случайно стоял на дворе дома епископа у крыльца с другими слугами, я заметил у ворот человека, который осторожно заглядывал внутрь, не смея войти. Все одновременно со мной видели это, а, взглянув на его одежду, легко было догадаться о причинах.
Уже в то время люди королевского двора, как и епископского и иных могущественных панов, легко распозновались по так называемому цвету. Этому была простая причина, что король, как епископ и прочие, одевая своих слуг, закупали у суконщиков фламандское сукно одно для всех, одни портные шили им одежду. Королевские люди имели тёмно-синий цвет, а обрамление его красное, по чему их узнавал каждый.
Такая же длинная епанча с капюшоном была на человеке, стоявшем в воротах, который во двор войти не смел. Из королевских людей к епископу мало кто решался зайти, если только не был послан, потому что между замковой службой и слугами епископа так же, как между нашим двором и Вавелем, как бы была вечная пропасть. Заинтересовавшись этим человеком, сам не знаю как, будто что-то толкало, я побежал к воротам, но, не доходя до них, чуть не крикнул от великой радости.
Я узнал в этом человеке моего Гайдиса, а сомневаться не мог, что он сюда прокрался не для кого-нибудь, а для меня. Я бы сразу бросился ему на шею, но и он дал мне знак, и я испугался, что на нас смотрит столько людских глаз; поэтому я спокойно подошёл и имел столько силы над собой, что велел ему пополудни ждать меня у костёла Св. Анны.
После чего Гайдис спешно удалился, а я, возвратившись к слугам епископа, на их вопросы сказал, что этот незнакомец о ком-то спрашивал, но на дворе епископа таких не было.
Все начали высмеивать королевского слугу, издеваться, и на этом кончилось.
Мне уже не терпелось пойти как можно скорее на улицу Св. Анны и увидеться с Гайдисом. Я не понимал, что он тут делал, как и зачем попал в Краков, а вид его так меня разволновал, столько напомнил, что, казалось, сердце вырвется из груди.
Мне на ум пришли мысли о тех временах, которые иначе как счастливыми я назвать не мог, когда у меня была мать, когда мне было так хорошо и свободно в их убогой усадебке.
По правде говоря, теперь я был на широкой дороге жизни, но шёл, сам не зная куда, гонимый какой-то невидимой силой, подталкиваемый… не в состоянии предвидеть цели.
Вскоре я сумел вырваться и выпроситься и стрелой побежал к костёлу. Гайдис, сидя на ступеньках, уже там ждал меня и, схватив в свои сильные объятия, плакал, целуя, словно действительно нашёл собственного ребёнка.
Я узнал от него, что многих из них привезли из великокняжеских конюшен Вильна, потому что на королевскую свадьбу были нужны и кони, и люди. Гайдис, хотя старый, поехал с другими, подумав, что увидит меня.
Я спрашивал его о матери и о Марыхне, и о тех, которых знал в Вильне. Все были живы, но он жаловался, что город теперь очень опустел, в замке редко кто пребывал; а все настаивали и желали, чтобы у них был свой великий князь, которого король им не давал.
Гайдис первый раз был в Кракове, большой и людный город практически привёл его в недоумение и страх.
От костёла мы пошли за город, где не так легко кто-нибудь мог за нами подсмотреть, и сели на колоду под забором на маленькой улочке. Только теперь Гайдис начал рассказывать, как ему там повезло, потому что два дня назад, когда он с приведёнными лошадьми находился около конюшен, сам король подошёл с конюшим и маршалком и, увидев его, сразу узнал, головой дал ему знак, потом отвёл его в сторону и спросил о Вильно.
— Ты думаешь, — добавил Гайдис, — он забыл о том, что ты у нас был на воспитании.
ebooksa