Приветствовав короля и королеву, которые хотели поцеловать его руку, обе руки он сложил на груди и низко поклонился. Но когда потом поднял голову и посмотрел вокруг, на кого попал взгляд, по тому пробежали мурашки. Что-то такое пронзительное было у него во взгляде.
Все теснились к рукам, к ногам, а он благословлял, подняв правую руку и шепча молитву.
В этой простой сермяге, с некрасивым лицом, суровым, чёрным, исхудавшим, босой, бедный стоял он в эти минуты над толпами, как король и вождь. И ничего его не встревожило, не смешало: ни этот великолепный кортеж, ни тысячи людей, ни знаки почтения, которые получал. Он остался совершенно равнодушным и, когда шедший рядом с ним епископ дал знак, все в процессии бросились в костёл, ксендзы начали петь песни и все пешими пошли за Капистраном и епископом в костёл Девы Марии.
Для него и для товарищей, которые были с ним, потому что их не только хватало, но каждую минуту к нему прибывали новые, специально опустошили каменицу на рынке Ежи Сворца, из которой, можно сказать, сделали монастырь.
Эти новые монахи в удобствах совсем не нуждались, так как спали на голой земле, чуть ли не каждый день поддерживали очень строгие посты, даже возле печи погреться себе не позволяли; они сразу сделали себе ораториум и ограждение. Первая комната, у которой должны были поставить слуг, потому что люди с плачем и стоном туда ломились, служила для приёма тех, которых допускали к Капистрану.
Поскольку его принимал епископ, а я исполнял у него службу, мог и имел возможность поглядеть жизнь и обычаи благочестивого мужа.
Мы все привыкли к неутомимой работе нашего епископа, который почти с утра до ночи не отдыхал, но чем это было в режиме жизни этого человека, который всё своё время проводил как бы в набожной горячке. Ночью он едва засыпал на несколько часов, читая в разные периоды с братьями молитвы, а в течение всего дня проповедовал, исповедовал, учил, принимал людей, каждую свободную минуту обращая на молитву.
Во время молитвы этот человек совсем менялся — лицо прояснялось, глаза, казалось, увеличивались, дрожал в каком-то экстазе и, казалось, что забывал, устремившись духом к небесам, что был ещё на этом свете.
Будучи привыкшим к моему благочестивому ксендзу Яну, я недоумевал, как два человека, равные по набожности, так могли быть друг на друга непохожи. Ибо мой Ян был спокойным, мягким, как барашек, и в молитву погружался, не опьяняясь ею; Капистран, напротив, словно был в восторге, разгорячён, делал физиономию, в которой чувствовались угроза и тревога.
В следующие дни при костёле Св. Войцеха, на том месте, где, согласно преданию, этот апостол говорил люду, поставили деревянный амвон, который обвешали коврами и дорогими портьерами, но Капистран эти украшения велел сорвать.
Тут же рядом с ним стоял один из наших коллегиатов и по мере того как тот говорил, переводил нам его слова.
Ближе к амвону были сделаны сидения и коврики для королевы, короля, двора, духовенства и панов. Далее рынок, насколько хватало глаз, был полнёхонек, а среди этих набитых и стиснутых людей царила такая тишина, что, казалось бы, можно было услышать пролетающую муху.
Должен ли я покуситься на то, чтобы рассказать, как действовало его слово и каким образом? Этого ни я и никто не сможет.
Ибо происходило что-то чудесное. Мало людей могло услышать то, что он говорил, другие плохо понимали, всё-таки его речь волновала сердца, вызывала слёзы, обращала, притягивала.
Я не видел проповедника говорившего, подобно ему; беспокойно двигался, вытягивал к небу руки, падал, ходил, опускался к земле, бил себя в грудь; сам звук его голоса звучал так, что около сердца делалось тревожно, слёзы подступали к глазам.
Даже те, что совсем его не понимали, взволнованные, устрашённые, рыдали и теряли сознание.
То был Божий посланник и одарённый Его силой, но он не приносил милосердия и покоя, только страшные угрозы, призыв к мести за грехи, отголоски адских мук. По крайней мере, я это так чувствовал, а со мной многие другие.
Пока говорил, он держал так на привязи всех и только рыдания и крики боли иногда его прерывали; потом, когда, заканчивая, он обратился к кресту и пал перед ним, вытягивая руки к Христу, все со стоном упали на землю в пыль.
Не было человека, кто ушёл бы холодным, с сухими глазами.
И свершались чудеса. Люди толпами шли к исповеди, молодёжь сбрасывала рыцарскую одежду и надевала монашеское облачение. С первого дня начали вступать в орден люди, падая к ногам Капистрана и отца Владислава, чтобы их приняли.
ebooksa