Алеф

В её голосе нет восклицательных ноток, она говорит ровным томным голосом. Я сую руку под пиджак и с внезапным ужасом обнаруживаю, что пистолета нет!

Накрашенные алой помадой губы Милы растягиваются в удовлетворённой ухмылке.

— Только одно оружие понадобится вам сейчас, господин Кармин, — говорит она, протягивая руки, и неожиданно сильные пальцы впиваются в мои плечи.

Я пытаюсь вырваться, но секретарша держит крепко. Её глаза приближаются, и становится видно, что по красивому лицу идёт вертикальная трещина. Постепенно она становится шире — словно кто-то раздвигает левую и правую стороны Милиной головы. Глаза разъезжаются, и из образовавшегося разъёма с влажным звуком вываливаются длинные тонкие щупальца.

Извиваясь, они ощупывают моё лицо. Чувство такое, словно я окунулся в бочку с червями. Хочется кричать, но губы отказываются повиноваться, а нижнюю челюсть свело судорогой.

Красно-розовые отростки оплетают мою голову, норовят забраться в уши и ноздри. Запах старых духов становится нестерпимым.

— Так больше жить нельзя, — механическим голосом сообщает со стола интерком. — Трахни её. Трахни её.

Рывком сажусь в постели, весь в холодном поту. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, кожа на лице горит.

Сон! Всего лишь сон, чёрт бы его побрал!

С облегчением ложусь обратно на подушку. В темноте глаза различают идущую через потолок трещину. Надо будет её заделать. А лучше — переехать, пока дом не рухнул.

Закрываю глаза в надежде, что на этот раз увижу что-нибудь получше. Впрочем, всем известно, что прерванный сон невозможно досмотреть. И слава Богу.

Была зима, и падал снег. В последние годы мы видели его редко, так что это стало событием. Мы пытались лепить снеговиков, но они рассыпались. Из-под белого слоя просвечивали асфальт и земля.

Зима выдалась холодной и ветреной. Температура не поднималась выше «минус двадцати» почти две недели подряд. При этом иногда падала до «минус двадцати пяти — двадцати семи». Люди ползали как сонные мухи. Руки и ноги затекали, глаза закрывались.

Мария всё время беспокоилась, чтобы дети не простудились. Мы перенесли кроватки в свою комнату и поставили рядом с обогревателем. Маленький островок счастья, заснувший в преддверии весны. Четыре тела, ощущающие тепло друг друга через…

Хотя нет, я что-то путаю. Холодная зима была в реальности, а там детей мы так и не завели. Дети — это из виртуальности. Из моей другой жизни. Надо же, какие шутки с воспоминаниями порой выкидывает подсознание.

Но, так или иначе, суть остаётся неизменной: мы были семьёй, а эта чёртова дура всё испортила! Я ненавижу её. Не перманентно, нет. Однако иногда неожиданно наступает момент, когда это чувство накрывает меня, овладевая душой и телом. В такие минуты я даже чувствую тошноту. Ненависть, как и любовь, — не просто эмоциональное состояние, это ещё и физическое ощущение.

Как-то мы гуляли по парку и набрели на голубей, облепивших люк, из которого шёл пар. Настоящих птиц, небольшая популяция которых сохранилась в городе.

— Смотри, — сказала Мария, — они греются, — и сильнее прижалась ко мне.

Когда я вспоминаю этот случай, то ненавижу её сильнее всего.

Сегодня я звонил в больницу. Мне сказали, что Ева не пришла в сознание, однако состояние её стабилизировалось.