Алеф

22
18
20
22
24
26
28
30

В зелёных глазах моего внука я вижу равнодушие. У него нет привязанностей, он никого не любит и не жалеет. И я завидую ему — потому что это делает его сильнее меня.

Ева считает, что пустыми его глаза сделала болезнь, но она дура. Болезнь — это страдание, и оно должно было бы наполнить их, но этот ребёнок не знает, что такое боль, он знает только вид крови, вытекающей из его тела.

Я не знаю, программа мой внук или аватар реального человека: его «заказали» Виктор и Ева. Сами они — личины, и я не думаю, что юзеры, управляющие ими, — дети. Подозреваю, что это семейная пара, воплощающая в виртуальности свои фантазии о лёгкой жизни за чужой счёт. Что ж, каждый ищет в Киберграде что-то своё. Возможно, какой-то юзер захотел прожить жизнь заново, с самого начала, и согласился вселиться в моего внука.

Я листаю на терминале страницы с электронными копиями картин — выставка называется «Мотив скитания в живописи разных эпох». Это одна из моих любимых подборок, я часто её пересматриваю.

Открываю полотно Антона Лосенко. На нём изображён Каин. Он один, смотрит за край картины, где, очевидно, находится тело убитого брата. У его ног — пастуший посох Авеля.

Немногие знают смысл этого библейского сюжета. Большинство думает, будто Бог проклял Каина за убийство родственника, но давайте вспомним Авраама, собиравшегося принести в жертву собственного сына. Насколько я помню, его считают праведником.

Нет, мне кажется, дело не в убийстве, и не в родстве. Бескровная жертва Каина свидетельствовала о его гордыни, о том, что он считал себя безгрешным, в то время как кровавая Авеля говорила о смирении. И Бог милосердно напомнил первому о его грехе, дал возможность раскаяться. Каин же не внял и, словно в насмешку над Господом, принёс ему в виде «кровавой жертвы» собственного брата.

Впрочем, глядя на картину, я думаю не о смысле притчи, а лишь о том, что Каин, первый братоубийца, был одинок. Не познал ли он себя лучше, чем человек, окруженный любовью родных и близких? Сколько он, должно быть, смог бы рассказать о том, что мучает пытающихся найти себя и обрести скромное место в жизни.

С другой стороны, нужно ли это познание? Да и возможно ли оно? Что, если Каин в конце концов просто сошёл с ума?

Я не желаю искать ответы на вечные вопросы. Это представляется мне бессмысленным и бесполезным. Я мечтаю плыть на роскошной белой яхте, опуская иногда руку в прозрачный поток и вынимая из него рыб, которые придутся мне по вкусу.

Закрываю сайт картинной галереи — перерыв закончен.

Сегодня третий день, как я вернулся из Германии, и от Шпигеля неожиданно пришло письмо, в котором он настоятельно просит меня приехать и намекает на какие-то «особые и деликатные обстоятельства». Похоже, он не понимает, что я занимаюсь делами и не могу мотаться из страны в страну по его прихоти. Пришлось поручить Миле передать Шпигелю, чтобы он изложил своё дело письменно.

Всё труднее удовлетворять потребности клиентов: природа не поставляет нам почти ничего нового — сплошные повторения или столь незначительные вариации, что много за них не попросишь. Похоже, рынок перенасыщен товаром. Конечно, довольствуйся коллекционеры сконструированными при помощи компьютерных программ мутантами, проблема разнообразия исчезла бы, но вместо неё неизбежно возникла б другая: отсутствие эксклюзивности. Сейчас нам платят деньги за то, что каждый приобретаемый экспонат является точной копией реального неродившегося младенца — мы предоставляем экспертное свидетельство, заверенное комиссией по виртуальному товарообороту. Если же каждый доморощенный дизайнер начнёт клепать уродцев, руководствуясь собственной фантазией, ценность каждого экземпляра станет ничтожной, и можно будет закрывать лавочку.

Жаль, генетика не достигла ещё должного уровня, и мы не способны творить на потребу толпе. Но однажды это наверняка произойдёт. А затем, когда подобная практика перестанет зависеть от финансов, непременно появятся гении — настоящие художники от генетики — которые станут создавать шедевры, наполненные новым, недоступным нам прежде смыслом. Симфонии человеческой плоти, искажённой до неузнаваемости.

О, как мне хочется жить в эту эпоху свершений и поиска новых форм! Незабываемые мгновения взлётов и стремительных падений, рождение звёзд и их гибель, формирование эстетических направлений и борьба за господство над сердцами…

Но всё это мечты, а бизнесмену не следует увлекаться миражами. Лучше быть реалистом.

Пролистав новости, я выключаю терминал и разворачиваю кресло к окну. Оно идёт от пола до потолка — по сути, стеклянная стена, от подножия которой открывается вид на город. Дома напротив и улица напоминают вместе отвесное ущелье, по дну которого движутся автомобили. Далее — безликие коробки со слепыми окнами, железные крыши, похожие на чешую выброшенной волнами на берег и уже слегка подгнившей рыбы, небоскрёбы всех возможных архитектурных стилей, зелёные островки парков и скверов, бледное небо, почти всегда свободное от туч, тонкие далёкие силуэты заводских труб на его фоне — такая картина предстаёт моему взору каждый раз, как я смотрю в окно офиса.

Настроение так себе. Вспоминается наше с Зоей свидание. Почему она оказалась киборгом? Вопрос нелепый, не понятно, кому адресованный, жалкий — и всё же именно его я мысленно произношу раз за разом.

Крупная муха настойчиво бьётся в стекло. Это либо обычное насекомое, либо шпионская программа, пытающаяся проникнуть в небоскрёб. Возможно, конкретно в мой офис. Бесполезно: защитные системы нашей фирмы слишком хороши для такой примитивной и очевидной диверсии.

Мерное жужжание насекомого, сопровождаемое ритмичными ударами о прозрачную преграду, вызывает у меня в памяти нечёткие образы, которые хочется сложить в законченные картины. Вместо того чтобы заняться делами, я пытаюсь волевым усилием удержать появляющиеся в голове куски мозаики, но они тают, стоит переключиться на вновь возникающие.