Лежа в душной комнате, прислушиваясь к храпу пьяных мужчин и торопливому бреду двух больных женщин, Иван Данилович долго не мог уснуть; с ненавистью думал он о кулаке, который и в огне не горит, и в воде не тонет.
Раза три Иван Данилович поправлял на голове Одарки воловий пузырь, набитый крошевом изо льда, лазил на печку к жене Федорца и, обнаружив, что у женщины замирает сердце, вспрыснул ей камфару.
За окнами зло куролесила метель и, словно по покойнику, стонал и плакал в печной трубе забулдыга-ветер.
III
Иван Данилович проснулся до света, но Федорец уже был на ногах. Христя внесла конскую цибарку с водой, в которой плавали иглистые льдинки, налила воду в медный таз для варки варенья.
— Умывайтесь, пожалуйста, — и стала рядом с расшитым полотенцем на узеньком плече. — За мыло только звиняйте, на весь хутор нет ни куска.
Аксенов вспомнил, что в узелке у него завязана банка жидкого зеленого мыла, но не стал ее доставать, подумал: «Отдам кому-нибудь из бедняков».
Плескаясь водой, он близорукими глазами в упор рассматривал молодую женщину. Была она невысокая, с милым приятным лицом, на котором синели глаза с поволокой, испуганные, как у затравленного животного.
Умывшись, ветеринар присел к столу, на котором дымила сковорода с жареной яичницей. Со двора вошел разрумянившийся отец Пафнутий, опустился на застонавший под ним гнутый венский стул.
— Иорданской бы по лампадке, — сказал поп со вздохом.
— По утрам не употребляю, — отрезал Федорец и, перекрестившись на образа, отломил кусок пшеничного хлеба. — Пока ты дрых, тут уже приходили за тобой, — сказал он ветеринару.
Мать позвала с печи — попросила квасу.
— Можно ей квасу? — спросила Христя, подняв синие глаза свои на ветеринара.
Иван Данилович сказал:
— Лучше стакан кипяченого молока.
Христя поставила в печь кувшин.
— Подождите, мамо, сейчас молока согрею.
— Я квасу хочу, — закапризничала больная.
— Когда уж ты руки мне развяжешь? — в сердцах спросил Федорец жену.
— Подожди. Ждать недолго осталось, — неприязненно ответила она.
ebooksa