— Пока в селе никто не знает.
Балайда вогнал патрон в ствол обреза, на цыпочках приблизился к окну, чуть приподнял край занавески. Трое стояли кучно, видимо совещаясь, один из них чиркнул зажигалкой, крохотный золотистый огонек осветил курчавую бороду и поднятый барашковый воротник тулупа. Как ни напрягал зрение Балайда, лица ему рассмотреть не удалось. «Вроде бы Федорец, и вроде бы не он… На Живоглота тоже похож».
— Погляди, Марьяна, может, узнаешь которого, — попросил Балайда.
Сторожиха стала за его спиной, через плечо всматриваясь в шумящих на улице людей.
Учительница, торопливо одеваясь и не попадая в рукава платья в темноте, шептала:
— Дура я, ставни на ночь не закрыла на прогонычи. Луной полюбоваться захотелось. Получила ведь подметное письмо, а мер никаких не приняла, даже Отченашенко не сказала, не поверила, что можно так, за здорово живешь, убить человека…
Вот она, черная действительность. Только что они были вдвоем с любимым человеком — первым и единственным в ее жизни. С вечера вслух прочитали интересную новеллу писателя Кадигроба, а потом говорили о том, что скоро зашумит весна, настанет урожайное лето, осенью обязательно откроется школа, и она будет учить детей, как жить по-коммунистически. Условились, что в мае поженятся и. Ангелина вызовет из Чарусы свою еще не старую мать — вдову комиссара красноармейского полка. И вдруг вот они, бандиты, — на пороге, нежданно-негаданно появились, чтобы надругаться над ней, а может быть, и убить за то, что она требует от кулаков хлеба для детей.
В дверь заколотили неистовей:
— Открывай, мы тебя научим, как плащаницу у христопродавцев менять!
— Побьют они нас, я их знаю, нет у них никакой жалости, — запричитала Марьяна.
Забарабанили в окно:
— Эй, учительша, прощайся со своим Лениным, сейчас мы спровадим тебя прямехонько в рай, к твоему папаше комиссару… Как видишь, мы все про тебя знаем.
После этих слов Балайде все стало ясно, и он пожалел, что не стрелял в них, когда они стояли кучей.
— Открывай, инакше спалим тебя живьем разом со школой, — донеслось с улицы.
Под окнами в палисаднике затрещали кусты сирени.
— Обождите, сейчас открою, ключ только найду, — выгадывая время, громко сказала Ангелина, повисла на шее Балайды, по-бабьи запричитала: — Ради бога, не стреляй.
— Аля, отойди в сторонку, не мешай, я знаю, что делать.
Раздался треск разбитого стекла, на пол, звеня, полетели осколки, с подоконника упал и разбился горшок с цветком, в комнате запахло влажной землей.
— О господи, что ж теперь будет! — вздохнула Марьяна, однако проворно нагнулась, выхватила из-под лавки топор, тронула пальцем зазубренное жало.
В разбитое окно ворвалась туча снежинок, порыв холодного ветра сдул со стола глобус, и весь мир, залитый сиянием луны, заслонила неуклюжая, медвежья фигура: баранья шапка, воротник кожуха, борода.