— Больно?
— Душа ноет… — Затекшим подслеповатым глазом Химка огляделась вокруг. — Пронесло напасть — не мертвая я, живехонька. Спас меня бог. — Облизывая вздувшиеся губы, она прошепелявила: — Жаль только, зубы выбил Кондрат Фомич.
— А зачем тебе зубы? Все равно кусать нечего, — с насмешкой заметил Федорец.
— Ну пойдем, пойдем с глаз долой. Все мы грешны, один бог без греха. — И ветеринар увел женщину в ее холодную завалюшку.
Отченашенко, получив подкрепление, понял, что победа уже склонилась на его сторону, и еще больше осмелел.
— Граждане односельчане, напоминаю — народный суд есть орудие подавления сопротивления эксплуататорских классов и укрепления Советского государства… Без суда у нас не казнят, а я, как председатель советской власти у вас в селе, заявляю: Химку мы отправим под милицейским конвоем в Чарусу, и там ее, если виновата, будут судить по всей строгости законов. А какой приговор выйдет, я вам вскорости доложу на общих сборах.
— Свой суд короче, — все так же насмешливо вставил Федорец и вместе с Семипудом, поглаживающим свои казацкие усы, зашагал вытоптанной стежкой к селу.
Бондаренко проследил за кулаками, пока они не скрылись в проулке за плетнями, подумал: «Кто знает, что у них на уме». И вдруг, решившись, глухим голосом напрямки выложил то, что волновало всех коммунистов, неожиданно собравшихся здесь:
— Поскольку уж вы тут устроили митинг, я должен объявить, что порешили мы на партийной ячейке. А порешили мы, чтобы больше таких голодных безобразиев не повторялось, реквизировать в церкви золотые и серебряные вещи и выменять их в городе на хлеб… — Сказал и задохнулся, ожидая страшного возмущения после своих кощунственных слов.
Захваченная врасплох толпа притихла.
— Как это реквизировать? У кого, у бога? — первым подал голос поп и растерянно развел руками, спрятанными в длинных и широких рукавах шубы.
— Бог богатый, у него всякого добра вдосталь. Небось не обидится, — насмешливо промолвил парень из демобилизованных.
— Кабы ваша воля, вы с господа нашего Иисуса Христа набедренное полотенце содрали бы, — прошипел в толпе женский голос.
— Только церковная утварь спасет жизнь вашу и жизнь детей ваших от лютой голодной смерти, — убежденным голосом проговорил Отченашенко.
— А дозвольте спросить, у кого менять церковную утварь собираетесь? — спросил из толпы ломкий молодой голос.
— Заграничные буржуи за золото и серебро да и за каменья продадут нам хлеб, — ответил Плющ и, поеживаясь от холода, переступил с ноги на ногу.
— Пока солнце взойдет, роса очи выест!
— Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы менять церковную утварь на продовольствие, прощу поднять руки! — во весь голос крикнул Отченашенко, очень довольный предложением Бондаренко, который так легко разрешил вопрос, над которым ему долго пришлось ломать голову.
Первым выбросил кверху ладонь Иван Романушко, следом за ним поднял руку дед Данила, и дальше пошло: голубиной стаей запорхали над головами белые ладони.
— Кто против? — выкрикнул Отченашенко.
ebooksa