– Теперь на полок! – скомандовал Багрицкий. – Подставляй-ка свой тощий зад!
Он вынул распаренный веник из шайки и плеснул пробный ковш на каменку, которая зашипела и заклубилась. Гоголь тем временем решил налить холодной воды на лавку, чтобы не обжечься – доски были такие, что не притронешься. Притворив за собой дверь, он выскочил в предбанник с кадкой. Первое, что бросилось ему в глаза, это отсутствие одежды – всей. Секунду спустя он сообразил, что в прорубное окошко на него смотрят, обратил взор туда и подпрыгнул, сложив руки под животом. Лицо пропало. Гоголь зачерпнул воды и вернулся в баню.
– Алексей, – пробормотал он. – Помнишь девку, которая топила баню?
– Нет, – ответил Багрицкий. – Я, мон шер, предпочитаю девиц благородных, холеных. Это как с лошадьми. Возьмешь непородистую – так только намучаешься с ней, а удовольствия никакого. Ложись, Николай. И давай про женский пол не будем. Небезопасная тема для бани, ха-ха!
– Мне показалось... Этого не может быть, но... Она. Это была она!..
– Что ты там бубнишь себе под нос? Ложись, тебе говорят.
Гоголь сел на облитые доски.
– Элеонора, – произнес он, тупо глядя перед собой. – Я ее видел. Только что.
– Где? – быстро спросил Багрицкий.
– В предбаннике. Она нашу одежду забрала, а сама в окно глядела.
Гоголь закашлялся. Жар лез в горло, пересушенный воздух не насыщал легкие кислородом. Вернувшийся Багрицкий сказал, что в окне никого нет.
– Тебе померещилось, Николай. Ложись. Эдак у нас весь пар насмарку пойдет.
Он опять вылил воду на каменку и взялся охаживать Гоголя веником: сперва еле-еле, скорее поглаживая, а потом всерьез – нахлестывая по спине, по ягодицам, по ногам и рукам.
– Перевернись на спину, – скомандовал он.
Гоголь подчинился и пролепетал:
– Она, Алексей. Элеонора. Я ясно видел.
– Ну да, конечно. С того света явилась, чтобы на тебя голого поглазеть.
– Стучит что-то. Слышишь?
– Это у тебя в висках стучит, – сказал Багрицкий. – Бывает с непривычки.
– Я слышу стук, – настаивал Гоголь. – Как молотком... Кто?.. Зачем?..