Дорогой Степан Петрович! Вы единственный человек, который проявил ко мне интерес. Потому-то я с Вами так разоткровенничалась. Только Вы один на всем белом свете можете мне помочь. Но если даже и не поможете, спасибо Вам за Ваше искреннее участие.
Мне плохо Душа кричит, так мне плохо! Выйду на улицу. Лето. Пасмурный день. А почему он пасмурный? — спрашиваю я себя. Может быть, это от ядерных взрывов на нашей планете. А частые землетрясения не от них ли? Раньше я себе таких вопросов не задавала. Летний пасмурный день. Что здесь особенного? Мало ли летом пасмурных дней. А сейчас боюсь. Боюсь я этого пасмурного неба, как Страшного суда. Боюсь ножа в спину, когда вечером выхожу на улицу. Это не люди — звери. Одной девчонке вроде повезло. Отделалась легким ранением. Положили ее в больницу. Милиционера приставили. Милиционер в коридоре. А они ночью влезли в палату через окно и девчонку прикончили. Вот, собственно, и все.
Мелисанда.
P. S. Я не виновата, что родители назвали меня таким дурацким именем. И жизнь — не моя. И имя — не мое. А как жить иначе, не знаю. Зовите меня Милой или Феклой или как Вам больше нравится».
— Не могла она, понимаешь, совершить преступление! — задумчиво сказал Степан. — Как она попала в руки к этим мерзавцам? Кто ее вовлек?
— Думаю, не кто ее вовлек, а что ее вовлекло, — возразил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Наркотики. Неужели ты не понимаешь, что вся ее вторая, ненастоящая, иллюзорная жизнь связана с употреблением наркотиков. А наркотики требуют огромных денег. Она же сама тебе сказала: «Сколько купюр, сколько золота, сколько бриллиантов растворено в отравленной ядом крови!» Ради наркотиков люди идут на любые преступления. Вот тут-то драгоценности и нужны. Ты помнишь нашумевший судебный процесс над медсестрами хирургического отделения районной больницы, которые вместо раствора морфия вкалывали больному после тяжелой операции воду. Больной умирал от болевого шока. Ты вспомни, Степан, эти твари морфий не продавали, а выменивали на драгоценности.
Я не исключаю, что ограбление универмага связано с наркотиками. Если она наркоманка, ради наркотиков она способна на все. Вот и оказалась во власти этих бандюг.
Папсуй стал мрачным.
— Ладно, поглядим, — сказал он. — Пока мы тут с тобой прохлаждаемся, твой брат-идиот развил бурную деятельность. Хочешь полюбоваться? Пойдем!
Мы вышли на улицу. Вечерело. По холодному осеннему небу шли медленные протяжные облака. Моросил первый снежок. Даже не моросил, а витал в воздухе, угадывался в нем, как призрачное видение зимы.
На улице возле дома Папсуй-Шапки стоял книжный автофургон, окруженный плотной толпой, которая оживленно разрасталась, как у входа на стадион в день большого футбола.
— Что там происходит? — спросил я у Папсуя.
— А ты послушай, что кричит твой брат.
Когда мы подошли ближе, я услышал зычный голос моего брата:
— Покупайте роман! Гениальный роман! Сенсация века! Тайна двора императора Николая II! Секс! Разврат! Автор романа Леонид Соболев. Название романа «Капитальный ремонт». Цена рубль двадцать копеек! Тихо-спокойно! Покупайте роман — бестселлер! Растление царского двора! Безумные оргии!
— Вот идиот! Действительно идиот, — возмутился я. — Где же в «Капитальном ремонте» описания безумных оргий, тайн двора императора, секса, разврата? Во всем романе может быть одна строчка о растлении царского двора. А он уже сочинил что-то другое, свое… Люди прочтут, опомнятся, ему же морду набьют! Зачем это ему все надо? Подкатил фургон прямо к твоему дому!
— Не только к моему, понимаешь, но и к дому девчонки, чтобы следить за ней, с кем она встречается, кто к ней приходит. Вот ведь какая штука!
И все-таки эта дурацкая на первый взгляд затея с автофургоном и продажей книг возле дома, в котором жила девчонка, имела свои знаменательные последствия. Именно она дала нам в руки ту единственную ниточку, потянув за которую мы смогли продвинуться вперед.