Поединок. Выпуск 15

Не люблю я дни рождения. В эти для всех праздничные дни чувствуешь себя особенно одинокой, никому не нужной. Особенно больно ощущаешь никчемность своего существования. В обычные дни, занятая делом, я бываю вроде такая, как все. А вот в день своего рождения с отчаянной тоской ощущаю, как непохожа моя судьба на судьбы других людей, живущих нормальной жизнью.

Все в моей жизни было как-то не так, как у людей. Когда мне было три года, отец ушел от матери. Судя по тому, что мне рассказывала мать и другие люди, знавшие его, он был добрым, хорошим человеком. Единственным его недостатком было то, что он очень любил мою мать. Может быть, если бы он любил ее меньше, они были бы счастливы.

На примере моего отца я убедилась, что ничто так не обесценивает тебя в глазах любимого человека, как твое великое чувство к нему. Мать моя, видимо, считала, что раз отец ее так сильно любит, значит, она более, чем он, достойна любви, значит, она существо высшего порядка. И чем больше он ее любил, тем меньше она его любила.

А ведь началось все с того, что как раз мать моя влюбилась в отца. Влюбилась заочно.

Она училась тогда на последнем курсе медицинского института, и на глаза ей попался журнал «Огонек», на обложке которого был портрет молодого подполковника, темноволосого, голубоглазого красавца, отличника боевой подготовки. В очерке о нем, опубликованном на страницах журнала, было сказано, что молодой подполковник еще холост — так уж сложилась его беспокойная, связанная с полетами и переменой мест жизнь.

Мать вырезала его портрет, показала подругам. И все девчонки ее курса отправили письма на адрес редакции с просьбой переслать их ему. Вместе с письмами они послали ему свои адреса и фотографии. Так случалось и в годы войны, когда девушки посылали письма на фронт незнакомым солдатам — заочникам, как их называли в те годы.

Молодой летчик ответил только одной моей матери. Завязалась переписка. Не проходило и дня, чтобы мать не писала ему длиннющее письмо и не получала бы на него не менее длиннющего ответа. Они не знали ни живых лиц, ни голосов друг друга — только письма. Но в этих письмах была особая сокровенная прелесть общения. Общения не взглядов, не улыбок, не голосов, порой отпугивающих, мешающих людям быть друг с другом до конца откровенными. Это было общение самих обнаженных душ.

Мать писала ему обо всем, что она перевидела, перечувствовала, передумала за день Он отвечал ей тем же. Прошло несколько месяцев, и в переписку были втянуты их родители, которые тоже заочно подружились. И высказали этим свое родительское благословение молодым, которые уже дописались до того, что по желанию матери дочку свою назвали Мелисандой. Мать в какой-то книжке вычитала это имя и, поскольку была убеждена, что у них будет непременно дочь, предложила назвать дочь Мелисандой. Отец, который уже тогда, в письмах, во всем подчинялся матери, согласился. Меня еще не было на свете, а обо мне уже писали, как о живом существе— какого цвета у меня глаза, сколько во мне килограммов, как я сплю, ем, капризничаю или нет. Это была игра в ребенка моих таких еще молодых родителей.

Но жизнь оказалась не- такой радужной, как их переписка. Отцу наконец удалось приехать к матери, чтобы сделать ей предложение, она согласилась, но с одним условием — отец должен уйти из армии и найти себе гражданскую службу. После окончания института мать поступила в аспирантуру. Она никак не хотела стать офицерской женой, ездить с мужем по дальним гарнизонам. Она хотела заниматься наукой Только так она мыслила свою жизнь. Отец же настолько ее любил, что без нее ничто не было ему нужно, даже его небо, даже его самолеты.

С большим трудом отцу удалось уйти в отставку. А уйдя в отставку, навсегда расставшись с высотой, он, в полном смысле слова, сложил крылья.

Он потерял все ради моей матери и, поскольку у него не было гражданской специальности, устроился с помощью моей матери в институт, где она работала, лаборантом с весьма маленькой зарплатой. Да, если бы он так ее не любил, может быть, они были бы счастливы.

Красавец летчик, ясный сокол, уверенный в себе смельчак и балагур, еще вчера любимый ею без памяти, скоро превратился в малодушного человека с жалкой, виноватой улыбкой, неприкаянного и беспомощного мужа своей ученой жены, к тому же секретаря партийной организации института.

Прежние друзья позабыли его — у них свои дороги. Он стал понемногу попивать. Но не коньяк, не винцо, поскольку деньги все были у жены и выдавались ему под отчет только на продукты (ходить в булочную, в магазин, готовить обед вменялось ему в обязанность). Он стал попивать украдкой спирт в своей лаборатории.

Дальше так продолжаться не могло. Мать предложила ему развод. Он, и здесь покорный ее желанию, согласился. Ушел из дома, где-то пропадал ночь. К концу следующего дня явился навеселе со свертками. Мне и матери он принес кучу подарков — игрушек, туфелек и туфель, а себе — самого дорогого коньяка Мать испугалась— уж не пошел ли он с отчаяния на преступление? Откуда у него такие деньги?

Но оказалось, что он нанялся рабочим в геологическую экспедицию на Крайний Север. Подписал контракт, получил аванс. И завтра на рассвете должен улететь к месту назначения.

Мать потом рассказывала при мне подруге, как защемило у нее сердце — ведь все-таки отец ее ребенка, самый родной на всем белом свете человек. В этот вечер она была с ним счастлива. В этот вечер она его очень любила. Рано утром он ушел из дома. Она провожала его со слезами.

А вечером на следующий день он вернулся. У нее все похолодело внутри. Ненависть, неприязнь, презрение — может ли вызывать другие чувства такой человек. Струсил, смалодушничал и вернулся. Нет, она была ему не рада, а брезгливо и гневно испугана его возвращением.

Но оказалось, что была нелетная погода. Он улетел на следующий день, и больше ни я, ни мать его не видели

Через год матери официально сообщили, что он погиб там, на Крайнем Севере Попал ночью, в метель, под колеса самосвала. Так и осталось неизвестным, то ли он случайно попал под колеса самосвала, то ли он был пьян, то ли покончил с собой.

Мать его часто вспоминала, плакала, говорила, какой это был замечательный человек — второго такого она уже никогда в жизни не встретит.