Она пошла впереди, он последовал за нею.
Затем они сидели на веранде, мирно разговаривали.
— Как бы там ни было, а жить надо, — говорил Семерихин. — Решил я жениться. Колю, безусловно, заберем от бабушки, она уже старенькая, ей трудно. А насчет Юры хочу с тобой посоветоваться. Если тебе трудно, отдадим его в детский дом.
— Ни за что на свете! — запротестовала Надежда Ивановна. — Я никому не отдам Юру. Сестра перед, смертью просила меня заменить Юрочке мать, и я выполню ее последнюю волю.
— Ты так говоришь, будто он не мой сын.
— Он называет меня матерью. Я всю жизнь отдала ему. Ты можешь убедиться, что Юре у меня хорошо. Поживи у нас денька два, приглядись. Я тебе постелю в Юриной комнате, скажу ему, дядя, мол, в командировку из Москвы приехал. Только, смотри, ни словом, ни намеком кто ты.
— Да что уж там? Не враг я своему сыну.
На ночлег Семерихина устроили в комнате мальчика. Юре постелили на кроватке, а Семерихину поставили раскладушку.
Мальчик сидел за столом, рисовал в альбоме веселые рожицы. Карандаш бегал по бумаге легко, озорно.
Семерихин внимательно разглядывал комнату. Все здесь было просто, аккуратно, уютно. Над столиком висела полочка с книгами, на тумбочке стоял будильник и репродуктор. На полу стояла лошадка-качалка, лежала коробка с конструктором и две-три заводные игрушки.
— Богато живешь, — сказал Семерихин. — Игрушек у тебя как в магазине.
— Мамка накупила. И дядя Кира приносит.
— Кто? — насторожился Семерихин.
— Дядя Кира. Он доктором в маминой больнице работает.
— А-а.
— Хотите, нарисую ваш портрет? — предложил мальчик. — Сидите смирно, не мотайте головой.
Он перевернул листы альбома, приготовился рисовать на чистом листе.
— Не шевелитесь.
Семерихин откинул голову, сидел неподвижно.
Посматривая на лицо Семерихина и на альбом, мальчик старательно рисовал.