— А я вчера так и подумал: с бабой, мол, договаривается. Выходит, ошибся. Оказывается, сынок у тебя объявился. Неужели супруга станет возражать?
— Мне легче острый нож в собственное сердце воткнуть, нежели говорить с ней на эту тему.
— Что она у тебя, зверь какой?
— Кольку вон поедом ест, а как еще Юрку возьму? Много лет решаю эту задачу и никак не решу. Однажды взбрела в голову мысль, на охоте. Зарядил я ружье, сижу в кустах, жду лисицу. Ветер вдруг поднялся, завьюжило. И будто послышался писклявый Юркин голосок, зовет меня на помощь. Эх, думаю, жизнь моя горькая. А не разрядить ли ружьишко в собственную грудь? Хотел было так и сделать, да заяц, проклятый, помешал.
Сугробин осуждающе посмотрел на Семерихина.
— Это ты брось, выкинь подобные мысли из головы. Хватит, шабаш!
Он отодвинул тарелки, встал из-за стола.
— А может, не в жене твоей дело? Себя еще раз спроси. Стареем мы, брат, а дети растут. Пора нам умнеть, побесились — и будет.
— Нет, ты послушай, что я скажу. Перед тем как жениться второй раз, я ездил к Юрке в Ташкент. Жарища была страшенная…
И Семерихин подробно рассказал, как было тогда.
Он шел по ташкентской улице с чемоданчиком в руках. Остановился у калитки незнакомого дома, стал смотреть через ограду в сад, где на качелях качался мальчик лет семи. Это был маленький Юра.
— Подойти ко мне, мальчик, — поманил Семерихин. — Надежда Ивановна дома?
— Мамка! — закричал мальчик. — Тебя дяденька спрашивает.
На веранду вышла Надежда Ивановна. Увидела Семерихина, с испугом кинулась к Юре.
— Иди, играй, — подтолкнула она мальчика. — Беги в сад.
Мальчик убежал к качелям. Надежда Ивановна окинула Семерихина суровым взглядом.
— Зачем заявился? Детскую душу смущать? Ольгу не пожалел, так хоть сына оставь в покое.
— Не гони меня сразу, Надежда, выслушай, что скажу. Не изверг я.
— Да и не ангел. Откуда черти принесли?
— Я с миром, а ты сразу в штыки. Пойдем в дом, потолкуем.