Шум ветра

— Он-то и научил меня играть в шахматы. Тогда мне и в голову не пришло, что это был мой отец.

— Ты узнал бы его теперь, если бы встретил?

— Спрашиваешь! У меня даже его портрет сохранился.

Юра достал из кармана бумажку, аккуратно развернул ее, чтобы не порвать на сгибах.

— Смотри.

Ребята наклонились над старым Юриным рисунком, смотрели на смущенное, жалостливое лицо Семерихина.

— Твой батька?

— Смешной мужик.

За спиной у мальчиков в это время появился Григорий Романович. Остановился, никем не замеченный, смотрел на рисунок.

— Кто рисовал? — спросил он ребят.

— Я, — сказал Юра.

— Это его батька, — сказал Димка.

— Дай-ка сюда, — протянул руку Григорий Романович. — Давай, давай, я его не съем. Посмотрю и верну.

Юра неохотно отдал рисунок.

С этим рисунком Григорий Романович пришел в кабинет к Людмиле Васильевне. Она посмотрела на рисунок и улыбнулась.

— Я видела, Юра показывал. Действительно, напоминает лицо Семерихина. Что-то характерное схватил. Теперь он постарел, стал тусклый и примятый. Это он сам так сказал о себе.

— Не звонил еще?

— Наверное, завтра позвонит. Думает.

Ребята играли во дворе, в том месте, где накануне пытались сделать подкоп под стену.

Кудрявый и смуглый, как цыганенок, мальчик играл на губной гармошке, Димка дул на расческу, обернутую бумажкой, кто-то гремел кастрюлей. Под дикую музыку и звонкие выкрикивания танцевала Люся. Она сама придумывала танцы, двигалась с задором, приятно было на нее смотреть.