Солнечная ночь

— Сойди вниз!

— Кого ты учишь уму-разуму?!

— Темо, иди сюда, садись с нами!

— Вспомни-ка лучше, как вы с Ило профсоюзные деньги присвоили!

— Кто это сказал?! — посинел Ушанги.

— Я сказал! — встал Отар Санеблидзе.

— По какому праву?!

— Знаю!

— Что ты знаешь?!

— Знаю. Ило сам все рассказал!

У Ушанги застыло лицо.

— Я этого так не оставлю... На следующем собрании...

Ему не дали говорить. Кто-то свистнул... Вдруг встал Давид. Сразу наступила тишина.

— Товарищи, — начал секретарь партбюро. — Весьма прискорбно, что на собрании создалась такая ситуация. Как видно, комитет комсомола не только не подготовил, но вообще не изучил вопрос Барамидзе. Так нельзя, товарищ Ушанги!.. Я не берусь судить, насколько прав или не прав Барамидзе, но бесспорно одно: здесь не чувствуется ни малейшего взаимного понимания и уважения. Как вы думаете, товарищ Георгий, можно ли в таких условиях проводить собрание?

Георгий встал. Он осуждающе оглядел аудиторию, недовольно покачал головой и снял очки.

— Откровенно говоря, мы сторонники дисциплины, строгой дисциплины. Очевидно, это обусловлено тем, что за долгий период научной деятельности нам часто приходится вступать со студентами в тесные контакты, устанавливать с ними взаимные связи и отношения. На сегодняшнем этапе многолетнего анализа и умственной, так сказать, интерпретации этих взаимоотношений мы вынуждены констатировать страшную аритмию и депульсацию, имеющие место в развитии явлений — подразумевается вопрос оценки кадров — с точки зрения нарушения морально-этических нормативов... Слово «студент» как понятие претерпевает процесс абсолютного уничтожения, морального, если можно так высказаться, аннулирования. Кто хулиган? Студент! Кто карманщик? Студент! Кто невежа? Студент! Кто виновен во всяких нарушениях государственного правопорядка? Студент!.. Товарищи, я воспитал тысячи студентов, и...

— Уважаемый Георгий, — сказал Давид, — вы, конечно, читали «Наставник» Акакия Церетели?

Раздался сдержанный смех.

— Я понимаю, на что вы намекаете, уважаемый Давид. Смею вас заверить, что я читал не только Церетели, но и Дидро, Руссо, Вольтера, Маккиавелли, мемуары Наполеона и Бисмарка. Да! Меня печалит судьба нашей молодежи, отсюда и строгий тон моего выступления. Я доволен нашим докладчиком. Резковато, но принципиально! Подумайте, товарищи! Молодежь — опора, надежда народа. Кому мы собираемся оставить в наследство нашу землю, пропитанную кровью и потом отцов? Кому? Юнцам в узких брючках и остроносых туфельках? Вертихвосткам с выщипанными бровями и напомаженными губами?!

Давид улыбнулся.