— На Руставели, Бодлера, Фирдоуси!
— Да нет же, дружок! Разве не похож я на Акакия Церетели? — сказал Галактион, проводя руками по бороде.
— Ну конечно! Очень похожи! — воскликнул я.
— Ну вот! Так говорят все. А наш официант не узнал меня. Выпьем за Акакия!
Галактион был чуть пьян. В его умных глазах горели веселые искорки.
— А вы чем занимаетесь, друзья мои? Небось сочиняете стихи?
— Я — нет, а он пишет, — сказал Гурам.
— Я больше не пишу! — сказал я.
— Почему же? Стихи пишут все, чем ты хуже других? Пиши, пиши, это полезно! — Галактион погладил меня по голове.
— Конечно! Такие стихи, как ваши, конечно, полезно писать.
— Да нет, не обязательно, чтобы все стихи были хорошими! — Галактион явно иронизировал.
Гурам раскрыл рот, и я испугался, как бы он не сморозил какую-нибудь глупость. Так оно и вышло!
— Галактион Васильевич, а как вы пишете свои стихи?
Галактион одарил Гурама уничтожающим взглядом, но промолчал. Потом он налил себе вина, отложил на тарелку кусок мяса, закрыл глаза и тихо заговорил:
— Я люблю море. Море и солнце. Каждое лето я провожу па море — в Сухуми у меня дом. Знаете об этом? — Мы кивнули. — Вот я и еду в Сухуми... Иду на пляж. Зарываюсь по горло в горячий песок лицом к солнцу и закрываю глаза... Сперва — мрак, темень. Потом появляются круги — красные, желтые, оранжевые круги. Потом постепенно в глазах светлеет, они наполняются солнцем. Солнце проникает в кровь и плоть, и я чувствую, что весь полон солнца. Потом с неба спускается красивый белокрылый ангел, он садится рядом со мной и нашептывает стихи.
Галактион умолк. Он долго сидел с закрытыми глазами, словно прислушивался к чему-то, и я готов был поверить, что белокрылый ангел порхал сейчас здесь, над нами, нашептывая своему любимцу удивительные полные солнца стихи.
— Вот так-то, друзья мои! — сказал наконец Галактион серьезно и поднял стакан. — Выпьем за ангела!
— Галактион Васильевич, — осмелился я, — неужели и впрямь вы слышите ангела?
— А как же, дружок? Все мои стихи продиктованы именно им.
— И «Никорцминда»?