Галера слегка покачивалась, хотя и была пришвартована к причалу. Ксантипп поприветствовал сыновей, взяв их за руки и плечи, и повернул, чтобы представить команде. Триерархом был Эрей, ветеран Саламина, человек многократно проверенный. Келейст тоже поднялся с поста и встал по стойке смирно, чтобы познакомиться с Периклом и Арифроном. Парни неловко пожали его большую руку, и Перикл сверкнул счастливой улыбкой.
Друга отца, Эпикла, командовавшего на борту отрядом гоплитов, они уже знали. Эпикл сражался и при Марафоне, и при Саламине, и это он прискакал в поместье предупредить о вторжении. Они знали, что отец доверяет ему. По-своему он был другом всей семьи. Ксантипп смотрел, как Эпикл улыбается мальчикам, и заметил морщины на его лице, которых не было до появления персов.
Он потер щеки. За последнее время он похудел и загорел, а кожа от долгого пребывания на борту как будто задубела. Быть стратегом в море – это постоянный труд, беспрерывное напряжение, но ему это нравилось. Нравились рутина и ритуалы, даже лишения, связанные с плохим питанием и вечной нехваткой воды. Его это устраивало. Жизнь на море была тяжела, но он принимал эту данность и с каждым днем оттачивал флот, как лезвие копья.
Чтобы присутствие на борту сыновей не казалось прихотью, Ксантипп держался с ними строго, сохраняя почти грозное выражение лица. Ни у одного другого гребца или гоплита не было рядом сыновей, и он считал нескромным выказывать радость, которую доставляло ему их присутствие. Пока Перикла и Арифрона знакомили с гребцами, свободными афинянами, Ксантипп стоял на носу корабля. По девяносто человек на один борт, все они были людьми семейными и трудились на благо любимого города. Накануне вечером Ксантипп напомнил Периклу относиться к ним с уважением, хотя никаких опасений на этот счет не испытывал. Он хорошо воспитал сыновей и научил их ценить силу и выносливость.
– Интересно, Ксантипп, лопнешь ли ты от гордости? – спросил оказавшийся рядом Эпикл.
Ксантипп выдохнул. Кто знает, как он выглядит со стороны?
– О, не волнуйся, – усмехнулся Эпикл. – Люди любят тебя за это. Они не хотели бы иметь командующим флотом холодного, бесстрастного мерзавца. Уверен, тебе самому такой бы не понравился. Или я не прав?
– Уже нет, – поморщился Ксантипп. – Наш наварх – Леотихид.
– Ну конечно… – хмыкнул Эпикл. – До тех пор, пока вы с ним не разошлись во мнениях. Это афинский флот, Ксантипп. Ты говорил так много раз.
Ксантипп предпочел не отвечать и только покачал головой, закрывая тему. Нет, он не думал, что здесь могут быть вражеские лазутчики. Эта команда сражалась под его началом при Саламине, и люди никогда не стали бы обсуждать какие-то его секреты. Но вполне могли повторить что-то сказанное им без всякой задней мысли. Такого рода речи могут облететь флот всего за день или два и даже достигнуть ушей спартанцев.
Пока Перикл и Арифрон прокладывали нелегкий путь из трюма на палубу, келейст взлетел наверх с быстротой и ловкостью берберийской макаки.
«Ничего, научатся, – подумал Ксантипп. – Многому еще научатся».
Арифрон держался несколько скованно, тогда как Перикл оглядывался с таким восхищенным выражением лица, что Ксантиппу захотелось проверить сохранность вина. Семнадцатилетнего мальчишку можно было бы оставить с матерью и сестрой, но отец питал к нему слабость, чем тот беззастенчиво пользовался. Ксантипп отклонил его первоначальную просьбу сопровождать Арифрона, и хотя Перикл воспринял отказ с достоинством и сдержанностью, его огорчение все же было заметно. В конце концов Ксантипп продержался два дня, а затем позволил Агаристе уговорить его. Результат вызвал раздражение у Арифрона, который посчитал уступку незаслуженной, зато Ксантипп смог разделить удовольствие с ними обоими – в море, на корабле, с командой.
От соленого воздуха и блеска волн у Ксантиппа кружилась голова, как у пьяного. Он понимал, что впереди подстерегают опасности, но знал, что обучил флот тактике и военным сигналам. Экипажи обрели хорошие навыки таранить, топить и поджигать и уже уподобляли себя акулам, преследующим персидские корабли. Охота была приятной; он с нетерпением ждал ее начала и ощущал такое же нетерпение в других командирах, когда бы они ни встречались. От военачальников Коринфа и Мегары до самого спартанского царя – все они в тот год были греками. Всех объединяло сильное братское чувство, которое могло пережить даже войну. Они хотели дать отпор персам, сжигавшим их дома, убивавшим и насиловавшим их народ.
Ксантипп слышал, что разграблению подверглись Платеи, отважный городок, уничтоженный врагом по пути к Афинам. Его жители бежали в горы, но некоторые пришли, чтобы встать рядом с Аристидом, как это было при Марафоне. Это был старый союз, основанный на общем языке и богах. В тот год они были одним народом.
Ксантипп вспомнил семейное хозяйство, через которое проезжал по пути в Спарту. Кимон, Релас и Онисим, как и он, вернувшиеся на флот, возможно, вспоминали те три вырытые ими могилы и пыльную землю, которую сыпали на бледные мертвые лица. Вот почему было правильно охотиться на убийц, творивших бесчинства. Ксантипп не чувствовал милосердия к врагу.
Он посмотрел на корабли вокруг, и на сердце полегчало. Моря бескрайни, но Ксантипп знал, что, куда бы ни пошел персидский флот и где бы ни собирал продовольствие, везде останется след. И хотя часть кораблей отправились домой со своим царем, другие разлетелись кто куда, и сообщения о них поступали уже несколько месяцев. Слухи передавались от рыбацкой лодки к торговцу. Ксантипп знал, что персы все еще где-то там, и надеялся, что их военачальники бдят и боятся, ведь они пришли на бойню. Грекам предстояла тяжелая работа. Прольется еще немало крови, прежде чем Ксантипп сможет обрести покой. Где бы враги ни стали на якорь – для отдыха или ремонта, – он найдет их. В конце концов, он ходил по водам греческого моря, а не персидского.
С вделанных в причал железных стоек смотали канаты. Внизу загремели весла, нос оттолкнули, корабль качнулся. Гребцы внизу устраивались поудобнее, прилаживали на место тканевые подушечки или стирали камнем расщелину, которая могла поцарапать или занозить бок. Впрочем, такое случалось редко. За несколько недель подготовки корабль заново отшлифовали и смазали маслом от борта до борта. Небольшой трюм на корме заполнили бочонками с водой, бобами, солью, сушеным мясом, мешками с зерном и даже свежими фруктами, которые следовало съесть быстро, пока они не испортились.
Огромный глаз на носу корабля обратился к открытому морю. Внизу медленно и ритмично работали гребцы, и кормчие аккуратно разворачивали судно. На палубе выстроились двадцать гоплитов в полном вооружении. Они принесли с собой жаровню и теперь молча ждали, пока огонь коснется кедровых стружек. Поднялся бледный дым. Ксантипп смотрел на это с сыновьями и Эпиклом.
На набережной жрецы пробирались сквозь толпу, чтобы провести обряд жертвоприношения богам и вымолить удачу и успех. С десяток потных мужчин тянули на веревках черного быка, а он сопротивлялся со всей своей ужасающей силой. Толпа в испуге отхлынула.