— Выпьешь? — протягивает мне бокал с шампанским Сабина.
— Я за рулём, — отрицательно мотаю я головой.
— Красивая у тебя девочка, — говорит она так, словно я привёл дочь на утренник в садик, и пересаживается на стул рядом со мной. — Тебе не о чем беспокоиться, — хлопает она меня по колену, следуя за траекторией моего взгляда, застывшего на ладони Ксавьера, которая, опускаясь по шёлку платья вниз по спине и останавливаясь на бедре, подталкивает Эли в нужном ритме, — вы — как брат и сестра.
— Может, вернее было бы сказать «братья»? — уточняю я, не понимая этого ободряющего сравнения.
— Может. Тебе виднее, — вырывается из неё хриплый смешок. — Но я говорила о Дэниэль. Вы с ней похожи, точно брат и сестра. — Теперь глупый смешок вырывается из меня.
— Всё равно не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Вы подходите друг другу. — Вскидывая руку, подзывает она мелькнувшего в толпе мужа. — И правду говорят, что рядом с красивой женщиной мужчина из пастуха превращается в барана, — звучит её смех и, взяв мужа под руку, они сливаются с танцующим залом.
А я сидел и смотрел на вальсирующих Ксавьера и Эли, и где-то глубоко в моей в груди, внезапно вспыхнувшая искра злобы разгоралась всё сильнее, вырываясь наружу жгучей ревностью. Какая-то часть меня в этот миг возненавидела Эли за ту лёгкость и непринуждённость, с коей она позволяла Ксавьеру любезничать с собой. Сколько ещё в её жизни было мужчин, которым она вот так кокетливо улыбалась, сколько из них вот так запросто могли касаться её бёдер?
Есть женщины, которые переступая порог какой угодно комнаты, тотчас же заставляют обратить на себя внимание всех: молодых, зрелых, старых, мужчин, женщин, мебель. Они обладают удивительной способностью делать из одного своего появления настоящий праздник. Эли была полной противоположностью им. Её присутствие всегда невесомо, незаметно. Она передвигается по комнатам, точно тень, скользящая по стене, но если твой взгляд случайно упадёт на неё, ты уже не сможешь ни отвести глаз, ни думать о чём-то другом. Она была красива. Сегодня особенно. Казалось, она даже никогда и не догадывалась о своей магнетической силе. Но страшнее твоих минутно одурманенных мыслей, был момент встречи ваших глаз. Женщины, как она, умеют швырять лишь одним только взглядом. А потом они испаряются, а ты находишь себя валяющимся в пыльном углу зала.
— Пойдём, — кончики её пальцев коснулась моей шеи. — Ты весь вечер где-то не со мной. — И шёлковый шарф голоса утянул за собой на танцпол.
И всякий раз, что она прижималась своей щекой к моему плечу, и всякий раз, что я позволял своим рукам конституционную вольность, мир обретал совершенную гармонию. Музыкальное сопровождение часто менялось: то ускоряясь, то замедляясь, то кто-то пел, то звучало лишь фортепиано, то вдруг ошеломительно громко взвизгивали саксофоны или вздрагивали струны контрабаса; а уже хорошо захмелевшая публика бодро отзеркаливала каждый новый ритмический рисунок, то и дело врезаясь в нас, едва танцующих, скорее лишь топчущихся на месте.
Мне кажется, этот разговор я буду помнить всегда. Никогда прежде я не нёс такой несуразной банальщины, смахивающей на неумелый флирт. И это внезапно возникшее во мне робкое смущение! Бог мой, будто первокурсник! Эли держалась в стократ увереннее меня. Кто-то виртуозно заиграл на саксофоне, заполнив залы истинно вечерней мелодией.
— Ты выглядишь уставшей, — сказал я, когда она окончательно повисла на моей шее. — Мы можем уйти, если хочешь.
— Просто… я рано встала, — сонно пробормотала она куда-то мне в плечо. — Ты назвал бы это «законом иронии», но народ его зовёт иначе — «законом подлости», — кинула она короткий взгляд и улыбнулась. — Рабочий день начинается в десять, а я на ногах с семи.
— А я с пяти. Я выиграл.
— Разве мы в чём-то соревновались? — вновь улыбнулась она. — Во сколько ты лёг спать? — Пробрались её руки под мой пиджак, как-то по-домашнему устроившись на спине.
— В то же самое время, что ты проснулась. Только вечера.
— Что? — звонко засмеялась она. — Неправда! Значит, я только пришла с работы, а ты там уже спал?!
— Угу, — согласился я, усмехнувшись. — Точно порядочный школьник. — И после этих слов мне вдруг вспомнилось детство: — Знаешь, это были поздние семидесятые и мои ранние ученические годы. Мне было что-то около семи, и по телевизору, тоже что-то около семи, шла детская программа «Песочный человечек». Ждал я её всегда с нетерпением, но стоило только мелодии-заставки зазвучать из старенького динамика, на душе тут же щемило грустью: совсем скоро меня уложат спать.
— А я смотрела Улицу Сезам. В твоё время её, наверное, ещё не было, да? — спросила она и, намеренно дразня, украдкой укусила за подбородок.
ebooksa