Atem. Том 1

«Сколько древних мифов начинается со спасения брошенного ребёнка!» — молнией пронеслись в сознании слова из романа Кундеры и его пример об Эдипе, чьё спасение подарило миру одну из величайших трагедий, написанную Софоклом. А я подумал о маленьком Энакине. И мы оба говорили о сиротах-мальчишках, в то время как центральными персонажами наших собственных романов выступали вовсе не они. Впрочем, метафоры меня никогда не пугали; что же до трагедий — я всегда пребывал в извечной готовности окунуться в глубочайшую из них.

— У тебя всё в порядке? — очевидно планы на сегодняшний вечер напрямую зависели от этого вопроса.

— Это… — невнятно промямлив, она смущённо отвела глаза в сторону. — Я плохо спала ночью, точнее было бы сказать, практически не спала. Знаю, что выгляжу помятой.

Но, к моему удивлению, она вовсе не отказалась поехать на выступление группы, хоть я и предложил всё отменить.

А пока пили кофе из автомата библиотеки, я вскользь поинтересовался, почему часы её работы не совпадают с указанными на информационном стенде.

— Тебе нужно было стать детективом — всегда подмечаешь подобные мелочи! — озарила её лицо очаровательная улыбка, вновь сделав живым. — Так только сегодня, всё из-за возможной проверки.

— Весело тут у вас, — кивнул я на воюющего с кофе-автоматом недавнего «знакомого».

9

Тёплая осенняя погода, уютное кафе, прекрасная музыка и неспешно текущее время. Я даже и предположить не мог, что спустя каких-то полчаса наш вечер на этом завершится.

Усталость Дэниэль в буквальном смысле сбивала её с ног. Несмотря на стук барабанов и бренчание акустических гитар, её голова то и дело сонно склонялась над столиком. И с моей стороны вынуждать её здесь оставаться было бы одной из форм тирании.

Так я вновь оказался в её крошечной кухне. Дэни вышла в соседнюю комнату, чтобы принести мне чашку для чая, а затем я обнаружил её спящей в кресле у серванта… с чашкой в руках.

Столько всего странного было в этой квартире, что вызывало нездоровый интерес: начиная с посуды, хранящейся не там, где ей следовало бы быть (в шкафчике над раковиной я заметил лишь кружку Дэниэль и скудный набор тарелок), заканчивая единственным стулом и прочей обшарпанной мебелью. Шкафы, полки, тумбы хранили в себе не меньшую тьму загадок: будто всё самое старое барахло было скуплено на блошином рынке и расставлено в хаотичном порядке вдоль пожелтевших стен. Безупречная, едва ли не идеальная чистота — вот та деталь, которая не вписывалась в эту атмосферу душевного разложения. Взять хотя бы в пример столовую скатерть, что я заприметил в первый день, но не придал особого значения, — она всё также светилась образцовой белизной.

В первой части фильма «Люди в чёрном» агент Джэй, он же Уилл Смит, должен был пройти ряд тестов, дабы вступить в ряды секретного агентства, регулирующего деятельность инопланетян на Земле. Одно из заданий проходило в тире. Перед новобранцами стояла задача — выявить на картинке «плохого парня» и уничтожить. Джэй выстрелил в маленькую девочку, объяснив свой выбор тем, что она была единственной, кто выглядел подозрительно: ночь, гетто, пара уродливых монстров и она — с учебниками по квантовой физике. Так же и с этой чистотой — что-то не чисто. Пока я и сам толком-то не понимал, что именно меня здесь привлекало: Дэни или всё же та игра, что я затеял.

«Это неправильно», — укоризненно прозвучал в голове собственный голос, когда я принялся рассматривать содержимое полок кухни. Искать ответы, не сформулировав чётких вопросов, — не самая лучшая идея. Но я надеялся найти хоть что-нибудь, что смогло бы послужить зацепкой и рассказать о хозяйке столь противоречивого жилища, и, возможно, это «что-нибудь» дало бы почву для «нужных» вопросов или правильных действий по отношению к Дэни.

Не успевал глаз зацепиться за один предмет, как где-то по соседству маячила более занятная вещица, тут же перетягивающая внимание на себя. Так я добрался до кипы книг и журналов на подоконнике; знакомая тетрадь со странным зоопарком была в их числе, и ещё блокнот с чудным названием: «Глупые записки глупого человека». По всей видимости, столь ироничная фраза, написанная от руки, принадлежала Дэни. Веером пролистав страницы, я понял, что держу в руках её дневник. Практически все записи были сделаны на французском языке. Данный факт, несомненно, пришёлся по душе моей совести. Однако и немецкие слова нашли своё место на бумаге.

— Это совершенно неправильно, — уже шепча себе под нос, я наивно полагал, что мысли, материализовавшиеся в звуки, могли бы остановить меня от импульсивных действий.

«Имею ли я вообще право называть себя Человеком…» — так начиналось первое предложение первой страницы, а запись датирована две тысячи первым годом — почти семь лет назад. Сперва я подумал, что речь сейчас пойдёт о каких-нибудь подростковых комплексах, но в очередной раз ошибся. Дэниэль писала о своей роли в обществе, рассуждала о своём предназначении и довольно часто употребляла слово «inutile». Хоть его значения я не знал, но, отталкиваясь от контекста, легко смог догадаться о негативном оттенке, скрывающимся за буквами: «Какой толк в том, что ты женщина, если не можешь выполнить своего главного предназначения? Inutile! Écale!».

Главное предназначение женщины — стать матерью. Об этом ли писала Дэни? Захлопнув дневник, я вернул его на прежнее место. Я ожидал увидеть определённо что-то иное, что-то истинно женское и нелогичное, а не подобные откровения. «Чёрт меня дёрнул его вообще читать!» — Уставился я в окно, наблюдая за непрерывно сигналящим автомобилем, явно кого-то ожидающим.

Пожалуй, и мне пора. Но опять какая-то сила вынуждает меня здесь задержаться. И я не уверен в том, что это банальное любопытство — моё стремление было вполне осознанным. И пока я об этом думал, сидя в кресле, в котором только недавно спала Дэни, в то время как её саму я переложил на кровать, ответ нашёл выход из моего бессознательного. Туман из лишних вопросов рассеялся, выпустив и ответ, и утянутый им нужный вопрос. Они оба обрели отчётливые очертания. Я словно взглянул на ситуацию глазами случайного зрителя. В эту минуту я был похож на маньяка или психопата, наблюдающего за тем, как его жертва еле слышно посапывала в нескольких метрах — именно эта картина и послужила толчком, родившим такой очевидный, но парадоксальный вопрос: почему она сама подпускала меня так близко, изначально обозначив допустимые границы, но при этом оставив двери всех входов открытыми? Безразличие. Безразличие — светилось в её глазах в тот вечер, когда я повстречал её. Тогда, говоря о своём бесстрашии пред тёмными закоулками, именно оно было её голосом. Безразличие, а не принятое мной по ошибке удивление, открыло мне дверь, когда я впервые здесь оказался. Безразличие, а не шаблонная вежливость, предложило мне сейчас подняться на чай. Но почему? Вот он — краеугольный камень всех вопросов.

Начеркав на скорую руку записку, я застрял на последних словах, задумавшись над тем, стоит ли добавлять наигранно-заботливое «позвони». Что-то подсказывало, что не сделай я этого, вышло бы именно наоборот.