Программист жизни,

Полина сидела на диване в большой комнате, когда уходил Виктор. Но тут почувствовала, что просто не может оставаться на месте. Встала, прошлась – скрипнула половица паркета под ее ногой. Старый, старый паркет, и никому из них в голову никогда не приходило заменить его чем-нибудь более современным – ламинатом или ковровым покрытием. А теперь уже и смысла не имеет. Ни в чем никогда у них больше не будет смысла. Виктор ее обманул, во всем, даже в существовании брата.

Она ведь только от него и знала, что был младший брат. Ни его мать, ни отец, ни Людочка никогда о Стасе ничего не рассказывали. Да и Виктор до недавнего времени о нем лишь вскользь упоминал. Считалось, что в их семье не принято говорить о Стасе. То есть опять же Виктор сказал, что это не принято. И она поверила. А почему было не верить? Полина думала, что Виктор ее не обманывает. А теперь что думать – неизвестно. Может, он вообще патологический лжец. Или сумасшедший. Или то и другое. Потому что только сумасшедший лжец мог придумать, что у него был младший брат, что он погиб… А фотография… Фотографию он тоже выдумал. В данном случае ее так легко обмануть. И какая изощренная фантазия! Брат погиб в восемнадцатилетнем возрасте, а на фотографии ему тридцать.

Балконная дверь была открыта, они с утра, когда уходили на работу, забыли ее закрыть. Полина почувствовала на своем лице теплые лучи летнего вечернего солнца. Это почему-то расстроило ее еще больше. Она вышла на балкон, облокотилась о перила. Внизу, во дворе, смеялись и громко разговаривали люди. Все у них было хорошо, не то что у нее.

Но зачем Виктор все это придумал? Какой в этом смысл? Никакого смысла. Просто у него обострение болезни. Он, как Борис, проходил курс лечения в реабилитационном центре и тоже сошел с ума. Методика Сотникова и на его психику повлияла. И, кстати, в болезненных фантазиях Виктора и Бориса есть нечто общее. Борису кажется, что он путешествует в будущее, а Виктор увидел фотографию, на которой его воображаемый брат тоже оказался в будущем. У сумасшедших часто бывают схожие фантазии. Классический пример мании величия – вообразить себя Наполеоном. Хотя нет, Наполеон тут ни при чем. Здесь что-то другое. У обоих болезнь произошла от одной причины: методика Сотникова. Может, в ней что-то такое заключено? Нет, к будущему она не имеет никакого отношения. Поглощение удовольствия страхом – при чем здесь путешествие в будущее?

Да дело даже не в этом. А в том, что Виктор ушел на свидание. И с ним скоро что-то случится. Не на свидании, не сегодня, но очень скоро. Плеер, конечно, Виктора, потому она и смогла увидеть все эти события. Жаль, что он опять разбудил ее слишком рано, она не успела узнать, когда и что произойдет. Ну да, понятно, почему он поспешил ее разбудить. Время поджимало – он так торопился на свидание с Алевтиной.

Полина опять разозлилась. Звуки голосов во дворе ужасно раздражали, солнце, не по-вечернему горячее, жгло лицо. Картины свидания пробегали перед глазами, как кадры фильма при быстрой перемотке: Виктор размешивает сахар в чашке Алевтины – как будто она сама не может! – Виктор, обнимая Алевтину за плечи, ведет ее к своей машине – вроде пили только кофе, а он поддерживает ее, как пьяную, – Виктор и Алевтина раскладывают диван…

Последней картины она выдержать не смогла и выбежала с балкона. Нервно прошлась по комнате, вышла в прихожую, постояла у двери, прислушиваясь, сама не зная, к чему и зачем. Где-то внизу захлопнулись дверцы лифта. Послышался собачий лай – овчарку Джильжу сосед сверху повел на прогулку. В какой-то квартире забивали гвоздь – однообразный, глухой, размеренный стук. Словно в крышку гроба, подумала Полина и содрогнулась.

Где, когда и что произойдет? Вот, что важнее всего. Это необходимо узнать как можно скорее. Времени мало, так он сам говорил. Но сегодня вечером ничего страшного не случится.

Кроме того, что ее муж проведет ночь с другой женщиной.

Нет-нет, не нужно ничего такого представлять, не нужно отвлекаться. Смерть на дороге – неизбежный конец. Вот, что она тогда подумала – или в ней что-то подумало, – когда перенеслась туда. Смерть на дороге. Однажды она уже чуть не случилась. Давно, задолго до их знакомства. Виктору было лет восемнадцать – столько, сколько его воображаемому брату. Наверное, тогда он его и придумал, подменив себя им. Может быть, у него была серьезная травма головного мозга, что-то в нем изменилось, сломалось, а методика Сотникова довершила разрушение.

Но почему болезнь ни разу не проявилась за все те годы, что они знакомы? Виктор выглядел нормальным. Даже слишком нормальным. Временами его такая безупречная нормальность ей казалась занудством.

На это тоже не стоит сейчас отвлекаться. Нужно сосредоточиться на главном. Если бы Виктор так не спешил на свидание, если бы дал ей досмотреть… она бы знала, что и когда произойдет, и смогла это предотвратить. Но теперь придется довольствоваться той информацией, которую успела получить. Прежде всего необходимо проанализировать свои видения.

Итак, смерть на дороге. Но могут ли события повториться точь-в-точь? Наверное, могут. Восемнадцатилетний Виктор лежал на дороге, а на него смотрел Виктор взрослый, сегодняшний. Подсознательно он предчувствует новую аварию, его мозг что-то об этом знает. Потому-то он и думал на свидании с Алевтиной, что времени у них мало, что-то их разлучит. Вот этот новый несчастный случай на дороге и разлучит. Но… Может, это не с ним что-то произойдет? В первом видении Виктор боялся за Алевтину. Он говорил, что не смог ее спасти, не успел. Когда не успел? Тогда, много лет назад, когда ему самому было восемнадцать, или теперь не сможет? И кому все-таки грозит опасность? Ему или ей?

Полина так и стояла в прихожей, глубоко погрузившись в свои мысли, не замечая, что стоит здесь уже давно. И вдруг услышала, как поворачивается ключ в замке и открывается входная дверь. Ею овладел такой ужас, что она так и замерла на месте. Тот, кто вошел, тоже замер. С минуту, а то и больше не происходило ничего: ни звука, ни шевеления воздуха. От этого ужас обрел прямо-таки осязаемую форму, повис в воздухе плотным сгустком. Но когда наконец произошло какое-то движение и что-то коснулось ее руки, она не выдержала и пронзительно закричала. Ее крик вызвал к жизни новое движение, множество движений и звуков. Голос, когда-то родной, когда-то такой любимый, пытался ее успокоить. Сильные и когда-то такие надежные руки обхватили ее тело и подняли вверх. Она услышала частое, тревожное биение сердца, но не успела понять, чье это сердце, потому что мир вдруг расцветился красками. Она снова видела, снова шла на звук колоколов, и надорванный ужасом голос пел о том, кто всегда над всеми смеется. Полина еще ощущала себя, даже помнила, что произошло в прихожей. Но ее собственные чувства уже не имели никакого значения. Важен был лишь тот, кто лежал на дороге, этот мальчик – Виктор за много лет до их знакомства. Его она должна была понять, выслушать, с ним слиться, чтобы помочь взрослому Виктору.

Она подошла так близко, что почувствовала боль, исходящую от его тела, как жар от костра. Но не остановилась, сделала еще шаг, протянула руку, чтобы коснуться его пышных, слишком отросших, испачканных кровью волос, и понять изначальную причину несчастья. Ей показалось, что что-то изменилось в его лице: то ли ресницы дрогнули, то ли губы плотнее сжались, но потом она поняла, что это просто упала тень. Тень того, кто стоял за ней – или над ней? – кто, как и она, протягивал руку к лежащему. Взрослый двойник, ее муж, Виктор. Он сказал… нет, он подумал… вспомнил… Нет, это она сказала, подумала, вспомнила то, что произойдет завтра. Он и она наконец слились. Нет, не так! Тот, кто лежал на дороге, тот, кто стоял за ее спиной, та, которая пыталась коснуться волос лежащего, – слились в одно. В боль и воспоминания неотвратимого будущего.

Бориса я навестил на следующий день. Приехал без предупреждения, чтобы он не успел подготовиться. Я знал, что он не выносит внезапных визитов, но на этом и думал сыграть. Нервничая, человек выдает себя. Но он вел себя довольно спокойно. Если и был раздосадован моим внезапным появлением, то не больше, чем обычно. Я испытал облегчение – мне не хотелось, чтобы именно он оказался убийцей, – но все же продолжал пристально к нему приглядываться. На нем была его домашняя клетчатая рубашка. Это тоже подействовало на меня успокаивающе: ничего в его жизни не изменилось, все, как всегда.

– Будешь кофе? – спросил Борис, тоже как обычно – он всегда предлагал мне кофе, но я отказывался, а теперь согласился.

Он долго возился, тщательно вымеряя компоненты, наблюдая, как закипает чайник, осторожно разливая кофе по чашкам. Я наблюдал за его медленными, но четко рассчитанными движениями. Руки не дрожат, Борис совершенно спокоен. Чтобы оправдать свой визит и в то же время направить разговор в нужное русло, я спросил, не может ли он изготовить ключ-вездеход. Если бы он был причастен к убийству, этот вопрос не мог бы его не смутить. Ведь убийца, скорее всего, попал в клинику через черный ход (который на ночь закрывается), чтобы миновать охранника.

– Ты имеешь в виду универсальную отмычку? – не дрогнув голосом, уточнил Борис. – Конечно.

И этот тест он прошел успешно. И вообще ну нисколько Борис не походил на человека, совершившего убийство. Никаких следов нарывающей души Раскольникова в выражении его лица не было. Мы еще немного поговорили – главным образом о технике, – и я, окончательно успокоенный, поехал к Алевтине. Через полчаса она заканчивала работу, а завтра у нее был выходной.