Гуффин обернулся и закусил губу – у трубы водостока, возле которой еще совсем недавно в петле висел четырехрукий человек с ножом в сердце, никого не было. В переулке не осталось и намека на то, что меньше, чем полчаса назад, там кого-то раскачивал ветер.
– Так я и думал. – Гуффин вздохнул с облегчением. – Всего лишь показалось.
Фортт в гневе отшвырнул прочь пустую бутылочку из-под настойки – соприкоснувшись со стеной дома, она со звоном разбилась.
– Ты сбрендил?! Тебе не могло показаться, потому что я тоже его видел! Мы же обсуждали висельника все это время!
– Мало ли что мы там обсуждали, – легкомысленно заявил Гуффин. – Висел кто-то в петле или не висел – не все ли равно? И без повешенных здесь весьма, знаешь ли… мерзость!
Фортт сокрушенно хлопнул себя по бокам:
– Я хотел доказать тебе, что висельник – это и есть наш кукольник Гудвин, а не какая-то кукла! И куда он мог деться?
– Проклятые мародеры, – пожал плечами Гуффин.
– Или полицейские, – предположил Фортт.
– Проклятые полицейские мародеры.
Пустое Место был сбит с толку: к имевшим место странностям добавилась еще одна.
– Теперь мы ничего не узнаем, – сказал он с сожалением.
– Нужно выбираться отсюда, – бросил Гуффин и, поудобнее перехватив мешок, продолжил путь.
Фортт, ворча, последовал за ним, с подозрением оглядывая темные закоулки и заколоченные окна «Тутти-Бланш». А еще он все не мог успокоиться:
«Куда же подевался повешенный? Кто его забрал? Полиция? Нет, если бы здесь побывали флики, переулок гудел бы, как развороченный улей. Тогда кто? Сам убийца? Труп в петле вообще был посланием, или нет? Что за глупый-преглупый и совершенно непонятный спектакль?!»
Фортт поежился от холодка, пробежавшего по спине: ему вдруг показалось, что у этого непонятного спектакля было всего два зрителя и что тот еще далек от своего завершения.
«Дело дрянь, – подумал он. – Нда-а… Что бы здесь ни творилось, я так просто не позволю
Удовлетворенный этой идеей, Пустое Место слегка успокоился, ведь «штуковиной из ящика Брекенбоковского стола», о которой он подумал, был старый четырехствольный револьвер «Грамбл». С ним, шут не сомневался, он будет чувствовать себя в четыре раза храбрее (согласно количеству стволов). А четырежды храбрый трус – это дважды храбрый храбрец. Вот такая вот шутовская арифметика…
– Ты просчитался… – проскрипел Гуффин, словно прочитав мысли приятеля.
Фортт вздрогнул.