Вчерашнее смирение спало уже с него под влиянием хмеля, но он всё-таки был ещё не настолько пьян, чтоб забыть, зачем пришёл в трактир и зачем явился сюда к нему Козодавлев-Рощинин.
— Как же это вы, — невольно воскликнул последний, — вчера говорили, что хотите новую жизнь начать, а сегодня я вас застаю за водкой?
Корецкий почмокал губами.
— Водка новой жизни не мешает, — пояснил он, — я в новой жизни не только водку буду пить, шампанское тянуть стану — вот, какая новая жизнь предстоит мне!.. Ну, чего ж вы рот разинули? Садитесь, пейте!..
Козодавлев-Рощинин сел.
— Я не пью, — сказал он.
— Не пьёте водки, так велите шампанского подать. Выпьем шампанского, а?
— А у вас на шампанское есть деньги?
— Зачем у меня? Пока ещё у меня нет. У меня будут. А у вас ведь есть. Вы принесли?..
— У меня деньги готовы на билет вам и на платье. Но я их с собой не взял, — соврал Козодавлев-Рощинин, найдя, что Корецкий в положении неудобном для немедленного окончания сговоренной сделки.
— На билет? — медленно произнёс Корецкий, вытягивая губы.
— Ну да, радость моя, ведь вы предположили уехать отсюда…
Корецкий налил себе водки в рюмку, опрокинул её в рот, крякнул, помотал головою и упрямо сказал:
— Я не поеду теперь…
— Что так? — спокойно произнёс Рощинин.
Он видел, что Корецкий успел уже напиться, и понимал, что с ним пьяным нечего разговаривать о деле и что надо теперь не отпускать его от себя, пока он не отрезвеет, а затем заключить сделку.
— Не поеду! — повторил Корецкий и поднял кулак, чтоб ударить по столу.
— Да как хотите, — согласился Рощинин, — я только спрашиваю, почему так, божественный?
Корецкий, видимо, ожидавший противоречия, сразу осёкся и вместо того, чтобы стукнуть кулаком, расправил руку и стал размазывать по столу ладонью.
— Я не желаю ехать, потому что… потому что… имел вчера встречу…