– Да пойдём уже. – недовольно бросил Слава и, бесшумно встав с кровати, укутался одеялом и пропустил Клавдия к балкону, так как забыл, где скрыт в оконной раме замок от двери.
Они вышли на балкон, Слава придержал дверь для Интерна, всю вторую половину дня молча следовавшего за ним. Клавдий царственно опёрся о перила, а физик втиснулся в угол их стыка. Их тела, освящённые полной Луной, отбрасывали огромные тени на окна.
– Уже не прыгаешь? – усмехнулся Слава.
– Зимою нету в том нужды…
«А раньше подумать была.» – заметил Интерн.
– … Мы долго не могли к тебе прийти.
Ты можешь нас винить.
Сейчас вопрос, терзавший нас, нашли.
Хотим мы просветить.
О том, что помнишь, возвести,
Что прежде чувствовал, сознания усыпления?
– А, боишься. – передёрнув плачами, от пролетевшего по ногам ветра, подстрекал Слава, п оправляя одеяло. – Заметь, я мог играть тобой, если бы сказал, что не помню, но не совру. Я, кстати… нет, лучше сразу прямо, да я помню, что ты меня отравил. Я, кстати, нашёл, что ты подсыпал. Ты специально отмерял или на глаз.
– То помним как бухгалтерская смета,
Мы высыпали пол пакета.
– Только в суп?
– Ни крошки в сторону.
– Ну ты и отчаянный. Ещё бы грамм и я мог умереть! – Слава смеялся, но голос отдавал гневом.
– Мы знаем, что рассказывать ты в праве,
Но понимаем оба, что место ей в глубокой яме.
– Дурачок, если бы я хотел, то рассказал, как только вспомнил, как говорить.