– Так вы ищете женщину, которая пропала без вести в промежутке с девяносто пятого по две тысячи пятый год? – уточняет она.
– Верно.
– Возраст?
– От двадцати до тридцати.
Новые записи. У Биргитты настолько аккуратный почерк, что я без проблем могу прочесть их со своего места на расстоянии почти двух метров от нее.
– Жительница Стокгольма?
– К сожалению, такими сведениями мы не располагаем. У тебя есть возможность проверить в целом по стране?
– Конечно есть. Когда вам нужен ответ?
– Как можно скорее.
– Мне нужно несколько часов, – говорит Биргитта, аккуратно поправляя на столе блокнот, который немного сдвинулся с положенного места.
Вернувшись на рабочее место, я извлекаю из картонного саркофага старое дело о нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть Самира Фоукара. Оно хранилось там с начала двухтысячных.
Захватанные пальцами листы бумаги пожелтели. Пестрят стандартные формулировки.
Да, той ранней весной была и впрямь проделана серьезная следственная работа. Коллеги побеседовали с соседями, друзьями Самира, с его сослуживцами и со всеми членами семейства де Вег.
Однако никто из них ничего не видел и не слышал.
Грегор де Вег, отец, отсутствовал – был в Швейцарии. Амели была дома и принимала у себя в гостях Марию Фоукара. Старший сын де Вегов, Харольд, тоже был в усадьбе, что его мать позже подтвердила на допросе. А Казимир де Вег вернулся в усадьбу сразу после того, как ее покинула Мария.
Тот факт, что Харольд был дома, а Казимир вернулся в момент обнаружения тела Самира Фоукара, изначально вызвал у полиции подозрения. Харольд к тому же уже имел судимость за нанесение побоев после того, как едва не убил парня в каком-то из городских клубов. Помимо прочего, Харольд имел репутацию человека неадекватного в состоянии опьянения, вращался в крайне правых кругах и характеризовался друзьями как «добрый, но немного вспыльчивый».