– Это было ясно как день, но его освободили.
Малин откидывается на спинку стула и складывает руки на коленях.
– В наши дни его точно бы осудили, – заявляет она. – Теперь у нас гораздо больше информации о преступлениях чести. Да и законодательство поменялось – международные браки между несовершеннолетними не признаются, а принуждение к заключению брака теперь карается по закону. У меня есть опыт работы с подобными делами. Одному парнишке, например, члены собственной семьи угрожали убийством. В итоге ему пришлось вступить в программу защиты свидетелей.
–
– Ну да, – подтверждает Малин. – Преступления чести совершаются не только в отношении девушек. А преступником может стать не только мужчина. Напомните-ка мне, в каком году погибла Ясмин Фоукара?
– В двухтысячном, – отвечаю я.
– Что и требовалось доказать! – восклицает Малин, взглядом упершись в потолок. – До событий одиннадцатого сентября. И до убийства Фадиме Шахиндаль[20]. В те времена мы были еще чертовски наивны.
Малин ненадолго замолкает.
– Так у вас есть какие-то зацепки?
– Не особенно, – признается Манфред.
Она кивает, поднимаясь со стула, и на мгновение прикрывает веки.
– Знаете, иногда мне так сильно недостает Ханне.
Ни я, ни Манфред не отвечаем – мы все тоскуем по Ханне.
Ханне Лагерлинд-Шен работала профайлером и помогала нам в раскрытии многих запутанных дел. Здесь, в Управлении, ее даже прозвали ведьмой – за сверхъестественную способность выходить на след преступника вопреки всякому здравому смыслу. Но она мертва вот уже больше года, и как бы нам ни хотелось, помочь Ханне больше не сможет.
– Мне тоже пора, – смущенно произносит Манфред.
Он поднимается, энергично потирая колено.
– Болит? – спрашиваю я.
– Не то слово, – признается он. – Врачи говорят, мне нужно сбросить вес, иначе улучшений ждать не придется.
– Надо же.
Я не намерен указывать ему на то, что существует масса других причин похудеть – например, он смог бы увидеть, как растет его четырехлетняя дочь. Но зачем повторять то, что ему и так прекрасно известно?