Но никакого позже не случилось. Дни все так же приходили и уходили, а пространство нашей жизни тем временем словно сужалось.
Ближе к вечеру, две-три недели спустя после задержания Самира – я помню это, потому что тогда состоялось первое заседание суда, на котором принималось решение о продлении срока его нахождения под стражей, – со своего места за кухонным столом за окном я разглядела худощавую фигуру. Он немного приволакивал ноги. Волнистые темные волосы спадали на лоб. Надет на нем был все тот же тонкий непромокаемый плащ, что и в прошлый раз, и никаких перчаток или шапки.
Я отправилась к двери, но не стала открывать, пока он не позвонил, потому что и так замерзла и не хотела впускать в дом холодный зимний воздух.
– Входи скорее, – сказала я, едва открыв дверь.
Он поднял на меня удивленный взгляд.
– Ты куда-то спешишь? Я не вовремя?
Она снова вернулась – та самая неуверенность, которая всегда заставляла меня испытывать по отношению к нему материнские чувства. Словно его присутствие здесь могло оказаться нежелательным, или мое время было слишком ценно, чтобы он на него покушался.
– Ты всегда вовремя, – ответила я, втащила его в дом и захлопнула дверь. – Просто здесь ужасно холодно.
– Понял.
– Раздевайся.
Он сбросил туфли и стащил с себя куртку.
– Ты не можешь разгуливать в таком виде, – заявила я. – На улице минусовая температура. Так можно подхватить… не знаю, как это называется у мальчиков, но у девочек это цистит.
Он ухмыльнулся.
– С каких пор ты сделалась моей мамашей?
Мы часто шутили, что я для него – бонусная мать. Так что я ответила, как всегда:
– С тех пор, как ты пачкал свои штанишки.
Мы устроились в кухне.
– Как ты? – спросила я.
– Не очень. А сама?
Со вздохом я откинулась на спинку стула и смахнула со стола письмо из Управления социального страхования, в котором сообщалось, что для продления больничного листа мне необходимо получить новую медицинскую справку.