Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

- И что тут плохого? – спрашивала мама. – Хотел человек лучшей жизни, вот и все.

Мама утверждает, что люди сходили с ума из-за зимы, отсюда же и весь этот Зорро и попытки бегства за воду. Ледяной ветер пронизывал человека до костей, матовое солнце висело на небе за вуалью тумана. По вечерам над Гдыней перекатывались хмурые тучи и урчащие метели. Пляж посинел, море злилось, волны набухли. Так что нет ничего удивительного, что у некоторых шарики за ролики заходили.

Я же сказал на это, что всю жизнь проживаю в Гдыне, но остался нормальным. Мама как раз направлялась на террасу, чтобы погонять птиц.

- Когда-то зимы были совершенно другие, - услышал я. – А с этим проживанием в Гдыне ты просто не прав.

О тоске

Мама уже не была Звездочкой. Снова стала Хеленой.

Она все так же встречалась с Вацеком и думала о старике. Вацек нюхом почувствовал возможность, стал забирать ее в кино и и в кафе, чего-то там молол про лыжи в Ваксмюнде[26] и строил фантазии на тему брака. Вот это последнее маму перепугало.

- Я едва-едва выдерживала на этих свиданках, а он уже со свадьбой выскочил, - вспоминает она. – Я бесилась на него, а потом и на себя. Был ли он виноват в том, что его нельзя было сравнить с Колей?

Короче, она морочила себе голову Вацеком, но больше всего – папой. Невероятно! Я слушал ее и все раздумывал, а страдала ли какая-нибудь деваха так из-за меня? Или все это из-за того, что мой старик был каким-то сверхчеловеком?

Мама говорит о нем именно так.

Сразу же после расставания она пришла к заключению, что отец из-за точки упьется насмерть. По сути своей, чего-то подобного она и ожидала. Отчаяние после утраты столь великолепной девушки казалось ей настолько очевидным, как и отказ от мяса по пятницам.

Папочка не был из разряда тех пьяндылыг, которые замерзнут в кустах, а кроме того, за ним следил Платон, но ведь он мог выпасть за борт или выстрелить из пушки. Как раз с таких вещей войны с революциями и начинаются. Миллионы народу убивают друг друга, потому что студентка бросила любимого.

Когда мама говорит об этом, то я даже и не знаю, тоскует она по отцу или по себе в молодости. Она издевалась над собственной глупостью, только мне не до смеха, абсолютно. Эта красивейшая глупость спутала ей тропы в Гдыне. Мама приходила к "Интер-Клубу", понятное дело, абсолютно случайно, крутилась у Дома Моряка. А как-то раз поехала на поезде даже к Гранд Отелю. Она размышляла над тем, а нашел ли себе отец новую девушку.

А тут случился какой-то советский праздник. По этой причине обвешанный красными флагами папин миноносец пришвартовался в Президентском Бассейне. Что же, такие были времена. Народ бежал, чтобы поглядеть на корабли.

Среди этих зевак очутилась и мама.

Миноносец был серебристо-серый, на палубе теснились антенны и башенки, нос судна был задорно поднят; сам корабль был веселым, переполнен быстро двигающимися моряками и блестящими от смазки тросами, по крайней мере, она помнит его именно таким. Она даже называет номер на борту: пятьсот восемьдесят пять. И вот она стояла так и рассуждала на тему: каким же умным и храбрым должен быть человек, заведующий подобной силищей.

- Тоже мне, дело, - прибавляет она. – Можно одновременно быть отважным, замечательным капитаном со шрамом от гарпуна – и мелким, неверным мерзавцем. Эти же вещи взаимно себя не исключают.

И вот тут я с мамой соглашаюсь. Иные повара с официантками спят, вот только я в жизни бы так не поступил. Изменяют только слабаки.

Мужчина обязан быть с одной женщиной. В совместном существовании, в познании друг друга, в изучении совместных слабостей, в этой вот терпеливости и во влюбленности заново в того же самого человека истинная любовь и проявляется. Я ведь, честное слово, рассчитывал на то, что полюблю своего старика, вот только сейчас с этим у меня сложности, и мне паршиво, ведь я из него, из отца, как бы то там ни было, взялся.