Я несколько привык к дедовой роже, перестал так бояться, он мне был попросту скучен. Ока, как-то раз, когда я заговорил с бабушкой про крестоносцев, дедушка сложил газету вчетверо в последовательности четких, угловатых движений и сказал, что бабушка, возможно, и нет, а вот он этих христовых рыцарей прекрасно помнит.
Произнес он это своим металлическим голосом, вроде бы как безразлично, уставив глаза в картинку рядом с распятием.
Он тут же прибавил, что это именно крестоносцы отрезали ему два пальца, а в челюсть получил буздыханом от какого-то бранденбуржца под Грюнвальдом. Я чувствовал, что все это враки, но слушать желал, вот дедуля и начал рассказывать о жестоких комтурах и пыточных комнатах в Мальборке, описывал разновидности оружия, о том, как видел жмудинов, которых сжигали живьем, наконец, он взял атлас и показал мне место, где, по его мнению крестоносцы спрятали сокровища. А как только я подросту, мы обязательно отправимся, чтобы их отыскать.
Мне же хотелось больше. Дедушка рассказал, как видел дьяволов и мамун в праславянском бору, дал отчет по кампании в легионах Цезаря и по открытию Америки. Все это он рассказывал на одной протяжной ноте, с глазами, уставленными в картину или в бледную фотографию Груны, он совершенно не улыбался и редко глядел на меня. Со временем его рассказы сделались более длинными и более жестокими, но я слушал, а бабушка только и подносила то желе и мороженое Бамбино, которое таяло на блюдце.
И случилось так, что теперь на Пагед я приходил охотно.
Я даже просил деда, чтобы тот показал мне еще какие-нибудь шрамы. В глубине сердца я понимал, что все это неправда, но предпочитал верить в другое, и даже сказал как-то, что с ним все супер, ведь раз дедушка жил так долго, то проживет еще долго, он увидет, каким я буду взрослым, и даже у меня самого будут внуки. На эти слова дед оторвал взгляд от божественной картинки и сказал очень просто:
- Будет по-другому.
Я протестовал, не желая слышать ни о какой иной возможности, упрямый и строптивый, как обычно дети.
А он уже был слабый, поднять меня не мог, сгорбился, прижал к себе, не желая отпустить.
- Я лучше знаю, - услышал я.
Маму поведение дедушки не удивляло, потому что в Гдыне вообще творились странности.
Например, по округе шастал Зорро. У него была черная пелерина, шляпа и маска, натянутая на пышные усищи. Вместо жеребца ему хватало заржавевшего велосипеда. Мать видела, как он крутит педали против ветра по вымощенных камнем горбам Оксивя.
Он обладал музыкальным слухом, охотно останавливался и пел рабочие песни. Больше всех любил "Лодзянку" и "Угасло уж для нас надежды пламя". Милиция не знала, что с ним сделать. Скорее всего, его давным-давно бы уже сунули за решетку, если бы не эти песни. Голос у него был приятным, немного похожим на голос Кепуры, правда, уже сорванный от необходимости перекрикивать альбатросов, и металлический.
И жил Зорро не хуже других, потому что шастал на свободе, на работу клал с прибором, ему наливали дармовые фляки "Под рыльцем" и сколько угодно пива в "Дельфине" при нашем костёле. Детвора с Пагеда скидывалась по грошику, чтобы Зорро прибил им математичку.
Вот с албанцем, тем самым, что работал с дедушкой, было похуже. Мужик пережил разочарование Польшей и наделал всем хлопот.
А началось все с водяры, подчеркивает мама, от нее все несчастья и берутся. Она по-настоящему в это верит и, наверное, потому пьет исключительно коньяк от сердца, ореховую настойку от желудка и красное вино, чтобы сохранить мечтательность души. Другое дело, что впервые я увидел, как она цедит спиртное, только лишь после ее переезда на виллу. До этого она вообще не пила, даже на именинах или там на Сильвестр[25], и беспокоилась обо мне, когда я был молодым и дурным.
Короче, албанец открыл для себя ржаную, и сосал ее так, что коллеги по работе были поражены, хотя там никто за воротник себе никогда и не выливал. Он все нудил и выносил вещи с предприятия. Дедушка боялся, что все за это пострадают. В конце концов, албанец за бутылкой закорешился с каким-то шведом и задумал дать деру из Польши, чтобы записаться в шведский торговый флот. Он сунул шведу пять тысяч злотых, спрятался в его каюте на судне "Маргарет Джонсон" и ждал, когда они выйдут в море.
За пять кусков можно было купить недельную экскурсию в Ленинград и Москву со жратвой и размещением в гостинице. Хватило бы даже на билет в Большой театр и на пару кило кофе, который можно было загнать в Польше с приличной прибылью. Все было бы здорово, если бы перед тем албанец не напоил шведа. Тот, как только увидел деньги, тут же помчался в пивную, где всем наливал за свой счет, а под конец выдал всю операцию за бутылкой.
Их тут же и посадили: албанца со шведом. Второй каким-то образом выбрался, а об албанце и слух пропал.
ebooksa