Возможно, это и правда. Я люблю селедку во всех видах, вот и пришел на свет в ее царстве.
Только весь этот Стокгольм для меня подванивает, впрочем, с тех пор, как выплыла тема отца, я сделался подозрительным и чувствую немного, в особенности сейчас, словно бы кто-то чужой пристроился у меня за спиной. Опять же, непонятки и с фамилией.
Меня зовут Дастином Барским, у дедушки с бабушкой фамилия была Крефт, мама в молодости тоже так звалась. А теперь она Барская, явно это от старика. Мне было, наверное, лет двенадцать, когда пришел к такому вот выводу и продолжал комбинировать в этом направлении. У матери я спрашивать боялся, потому что она снова могла бы рассердиться. Так что я надумал, что сам раскручусь и найду своего папу.
Я вырвал лист из телефонной книги и отметил в нем всех Барских. Я надумал, что смоюсь из школы и начну его поиски; более того, я даже спланировал серьезное путешествие в стиле почтенных муми-троллей, с посохом и бутербродами в узелке. Пойду от дома к дому, буду спрашивать: "Это ты мой папа?", пока какой-нибудь мужчина в кожаной куртке отбросит "кэмэл", присядет передо мной и скажет: "Да, это я. Где же ты был так долго?".
Вот только идти я боялся. Когда оставался сам, пялился на ту страничку, отмечал адреса на карте, пока, наконец мама все это не нашла.
Поначалу мне казалось, что она стукнет меня по голове, так она тряслась над всеми теми бумажками. Но она неожиданно обмякла, села рядом со мной, как должен был бы сделать мой собственный, придуманный старик, и сообщила, что фамилия отца ни в коем случае не была "Барский", а только совершенно другая, а наша фамилия получилась из какой-то другой, совершенно не связанной авантюры, и да, она расскажет мне обо всем, но только потом, когда я стану поумнее, когда подрасту.
Дети обожают подобные ответы. Я же не настаивал, не пытался умолять, чтобы она передумала, потому что знал, что ничего не добьюсь, и, похоже, в тот день я поумнел и подрос, когда мама сжигала листок из телефонной книжки и мою карту в кухонной мойке.
- Мне очень жаль. Просто я хочу отнять у тебя немного печали, - сказала она потом, пичкая меня мороженым. – Ты его не найдешь. Я пробовала много лет.
Папочка был ужасно занят, так что мама сохла от тоски. Она походила на лес, который подъедает пустыня, или же на печень алкоголика.
В свою очередь, по ее мнению тоску можно было сравнить с каплей остывающей смолы, что рождается в сердце и стекает в живот. Она по кругу размышляла о том, а позавтракал ли мой отец, выспался ли он, любит ли он ее до сих пор, и что он вообще делает.
Из того, что он сам говорил, старик пояснял индонезийцам форсирование морских рубежей обороны и принципы группового сотрудничества судов, что бы это ни значило. Он же цементировал польско-советскую дружбу в столовой для моряков и братался с каким-то китайским адмиралом, который заехал к нам, а по ночам валился на кровать с головой, слишком тяжелой от избытка служебных обязанностей. Как раз с этим мама еще согласиться могла. Она понимала, что старик обязан блистать в обществе. Но вот моторную лодку ему не простила.
В этой лодке было метров семь длины, небольшая кабина и прожектор на носу. В документах она была записана как личное курьерское судно капитана. На самом же деле старик выходил на ней ловить рыбу.
Мать никак не могла понять, зачем папочка выбирает рыбную ловлю на удочку, раз у него есть такая девушка, как она. Мудрый отец справился и с этой проблемой – они поплывут втроем: он, мама и Платон в качестве рулевого. В ответ на это она попросила, чтобы он постучал себя по голове рукояткой сачка.
Она боялась ледяного ветра за Хелем, волн, и тянущих в глубину палтусов. Ей казалось, что папа сдастся. Где там. Он забрал Платона, а мама – истосковавшаяся и взбешенная – осталась.
- Очень часто мне в голову приходили какие-то вещи, о которых я сразу же хотела ему сказать, - вспоминает мама. – Но не могла, потому что он был на лодке или у чертовых индонезийцев.
Из того, что я понял, старик жил так, как того сам хотел, но следил за тем, чтобы мать не достигла точки кипения. В конце концов, надумал. И вот в шесть утра на Пагед прибыли рабочие в комбинезонах и фуфайках, с еще вчерашним сушняком, у каждого цигарка во рту.
Мама мылась в миске. Ванной пользовались только по воскресеньям.
Дедушка был уверен что это или убеки, или подпольщики, сейчас их троих расстреляют за измену, как перед тем расстреляли Груну.
Рабочие потребовали кофе и водки. Минуточку покрутились на лестничной клетке, один залез на столб возле дома и чего-то там установил. Остальные рассверлила стенку возле окна; дед подумал, что это устраивают подслушку, бабуля же пришла к радостному заключению, что это на жилмассиве монтируют телевидение. В буфете подскакивали чашки. Со стены слетела картина. Дрожал топор.
ebooksa