Мужики протянули кабель между столбом домом, смонтировали гнездо подключения и черный телефонный аппарат, ну, такой: с диском и трубкой, созданной для того, чтобы бросать ее на вилки. Тот, что сидел на столбе, покопался в прикрепленной к столбу коробке, и телефон зазвонил. Трель звучала чисто и приятно.
Рабочие оставили номер на листочке и ушли, а мама со своими родителями остались с этим вот телефоном. Бабуля сразу же начала убирать штукатурку и грязь, нанесенные на сапожищах.
Дедушка утверждал, что телефон обязательно притянет к ним несчастье. Из-за этих вот современных фанаберий они обязательно окажутся в Иркутске. Хуже того, соседи узнают про аппарат и будут приходить звонить.
- Ты что, забыл, что с нами никто не общается? – спросила у него бабушка.
Дед бурчал и продолжал пугать, но телефон убрать побоялся.
С тех пор мама звонила папе на судно. Спрашивала: позавтракали он, как настроение и так далее. Дедушка с бабушкой притворялись, будто бы этого не слышат.
Бабуля собрала какие-то газеты, подчеркнула телефоны и названивала в охрану памятников в Гданьске и в Артель Потребителей "Согласие". Она расспрашивала о перестройке вокзала в Гдыне, о состоянии тепличных помидоров и про всяческую другую чушь; она буквально цвела зажатой возле уха трубкой. Глаза у нее сделались ясными, с лица ушли лишние годы. Как-то раз она сказала, что телефон – это замечательное изобретение, потому что, благодаря нему, они всегда будут вместе, даже если кого-то, к примеру, мою маму, судьба забросит куда-то далеко.
- Я и не представляла себе, будто бы могу покинуть Гдыню, - говорит мама.
Еще я сегодня услышал о некоем Едунове. Мама уходила от этой темы сколько могла долго.
У Игоря Ивановича Едунова были холодные, неподвижные глаза, а уши сплющенные, словно у борца. Левую, недвижимую руку он придерживал у тела. Ходил он неуклюже, словно бы вырывал ноги из грязи, зато обожал танцевать.
Он был вице-консулом представительства СССР в Гданьске, огромным приятелем моря и моряков, по крайней мере так о нем говорили.
- Из него такой же консул, как из волка пастушок, - предупредил маму мой старик.
Мама познакомилась с ним на выступлении Ансамбля песни и танца кубанских казаков в гарнизонном клубе. Папа впервые забрал маму в круг своих.
Всю дорогу Платон болтал, что стоит быть такой красивой девушкой, потому что можно участвовать в существенных культурных событиях. Сам он знал свое место, но собирал деньги на граммофон. Парень собирался слушать марши и песни о любви, которые согревают сердце лучше, чем самогонка.
Мама немного боялась, так как не знала, как на нее отреагируют другие офицеры. Платон припарковал машину перед массивным гарнизонным клубом и засмотрелся на ряд освещенных окон.
Большой зал клуба был способен вместить человек пятьсот, а пришло где-то пятьдесят. Едунов сидел неподалеку в компании какой-то шатенки. На ней было черное атласное платье без бретелек, шляпка-ток и прическа под пажа. Щеки она напудрила словно чаечка и сидела при этом Едунове, словно аршин проглотила.
Они пробовали не глядеть друг на друга: Едунов и мой старик. По счастью, на сцене много чего творилось.
Мама вспоминает, что эти казаки и вправду дали копоти, во всяком случае, клоуны из "Корна" могли бы у них поучиться. Бородачи в жупанах подбрасывали девиц так, что бусы у тех поднимались выше голов, искры били из глаз и из-под каблуков. Играли балалайки, аккордеоны и бубны. А песни были словно птицы, что сражаются с ветром, вспоминает мама с ноткой доброй печали, поглядывая на террасу.
- Они, эти песни, были об одиночестве, смерти и сражениях, - прибавляет, что, вроде бы на нее и не похоже, она. Мне тогда было двадцать лет. Я ничего не знала о подобных вещах. Чувствовала лишь, что узнаю.
ebooksa