В результате, на электричку они пошли вдвоем, болтая о всяких мелочах, а велосипед скрипел между ними. Уже на гдыньском вокзале Зорро поправил свою масочку и сказал, чтобы мама ни в коем случае не морочила себе голову ненавистью и той чушью, которую про нее говорят. У всей этой чуши столько же силы, как у брошенных в воду котят.
- Ты просто другая, ты просто великолепная, а как раз этого люди и не прощают, - выпалил он и покатил, крутя педали, в сторону бараков на улице Авраама.
И после того стал регулярно приходить в кабинет.
Долгое время я считал, будто бы мать меня ненавидит.
Понятное дело, всякий малолетка утверждает подобное, тем более, когда старуха заберет у него барабан или запретит играть на компьютере. Мой же повод был глубинным и мрачным, связанным с тайной.
Лично я считал, будто бы мать мстит мне за что-то, произошедшее еще до моего рождения, или же она просто ненавидит весь мир. И свое разочарование, боль и ярость она замкнула, словно ведьма, в этом проклятом имени.
Зовут мен Дастином Барским, детство я провел на закате коммуны на крупном жилмассиве Гдыни, а ко мне цеплялись всякие Яцеки, Томеки и Бартеки.
Другим бывало и хуже, не отрицаю, потому что сам знаю одного дружбана, которого так отпинали по яйцам, что он месяц провел в больнице на Кашубской площади. Произошло все это на балу для министрантов[33]. Парень так в себя и не пришел.
Меня, самое большее, затягивали в сортир на последнем этаже, куда даже наш швейцар побаивался заходить. В меня плевали пережеванной едой и ссали в портфель. Ничего такого, чего нельзя было бы пережить.
Еще был массаж мошонки. Бедняге-министранту, похоже, устроили нечто подобное.
Для забавы необходим некто вроде меня и трое других участников. Парни валили меня на спину, двое растягивали мои ноги в шпагат, а третий – король всей развлекухи, вонзал каблук в промежность, причем так, что я чувствовал, как яйца трутся о таз.
Не знаю, зачем я об этом пишу. Ведь те давние времена уже не имеют никакого значения, я человек сильный и способен дать сдачи старым преследователям.
Я вижу их иногда, как они дремлют на остановках или ходят кругами под "Жабкой"[34] словно слепые рыбы. Я проигрывал в школе, зато выиграл в жизни. Просто я бегун на дальние дистанции.
Но пишу об этом сейчас, в половине четвертого ночи, весь вонючий от курева и селедки, хотя это вовсе не тема. Вроде как должно было быть об отце и маме; а я ведь к этому совершенно не пригоден, где я со всей этой писаниной и тем, что она делает с человеком; тем не менее, вижу сейчас наш кремовый школьный коридор с папоротниками на окнах, королями Матейко в рамках из фанеры, с бумажными полотенцами, свисающими с панелей из пробки. Пахнет ржаным хлебом и мокрым мелом, слышно шарканье обуви и веселая дразнилка: "Дастин – Джастин, Дастин – Джастин".
Клара чаще всего зовет меня Барсуком. По ее мнению, я похож на этого ночного, крупного и агрессивного чистюлю, который любит свой дом и ворчит на все иное: Барсучок, Барсуня, иногда бывает, но пускай уж: Барсучище.
Когда-то я Барсуком не был. Помню рисунки в школьном сортире, как я сру в штаны или лижу задницу корове.
А как-то раз девахи дали мне пиздюлей.
В нашей школе имелась банда девиц-старшеклассниц из неблагополучных семей: они сидели в одном классе по два года, присматривали за потомством своих старших братьев и шмалили под свалкой. Девахи веселые и высокие. Меня захватили в коридоре, отлупили так, что у меня рожа опухла, а под конец сбросили меня с лестницы, а сами помчались дудлить плодово-выгодное.
И сделали так, потому что могли.
ebooksa