Дубицкий захохотал отрывисто и громко. Свежунов крикнул:
– Вот это ловко!
– Нагнали вы ему жару, – говорил Мотовилов.
Остальные сочувственно и солидно смеялись.
– Что ж вы думаете? Смотрю, дрожит мой учитель, лица на нем нет, да вдруг мне в ноги, разрюмился, вопит благим матом: «Смилуйтесь, ваше превосходительство, пощадите, не погубите!» – Ну, – говорю, – то-то, вставай, Бог простит, да помни на будущее время, такой-сякой, ха-ха-ха!
Одобрительный хохот покрыл последние слова Дубицкого.
– Вот это по-нашему, енондершиш! – в восторге восклицал исправник.
Когда смех поулегся, отец Андрей льстиво заговорил:
– Вы, ваше превосходительство, для всех нас, как маяк в бурю. Одного боимся: не взяли бы вас от нас куда повыше.
Дубицкий величаво наклонил голову:
– И без меня есть. Не гонюсь. Впрочем, отчего ж!
– Да-с, господа, – солидно сказал Мотовилов, – дисциплина – всему основание. Вожжи были опущены слишком долго, пора взять их в руки.
– А вот, господа, – сказал отец Андрей, – у меня служанка Женька, – видели, может быть?
– Смуглая такая? – спросил Свежунов.
– Во-во! Грубая такая шельма была. Вот я погрозил ее высечь: позову, мол, дьячка, заведем с ним в сарай, да там так угощу, что до новых веников не забудешь. Теперь стала как шелковая, хи-хи!
– Ишь ты, не хочет отведать, енондершиш!
– И дельно, – сказал Мотовилов. – Потом сама будет благодарна. Дисциплина, дисциплина прежде всего. К сожалению, надо признаться, мы сами во многом виноваты.
– Да, гуманничаем не в меру, – меланхолично заметил Андозерский.
– Да, – сказал Мотовилов, – и в нашей, так сказать, среде происходят явления глубоко прискорбные. Возьмем хоть бы недавний факт. Вам, господа, известно, в каком образцовом порядке содержится, стараниями Юрия Александровича, здешняя богадельня, какой приют и уход получают там старики и старухи и какое высоконравственное воспитание дается там детям, в духе доброй нравственности, скромности и трудолюбия.
– Да, могу сказать, – вмешался Юшка, – не жалею трудов и забот.
ebooksa