– Зачем вы приходите ко мне? – продолжала спрашивать Клавдия замиравшим и прерывистым голосом. – Что вам надо? Вы хотите говорить со мною? Вы молчите? Чего же вы хотите от меня?
Молчание матери и ее неподвижность в сером полумраке наводили на Клавдию невольный ужас. Взяла руку матери. Холодное прикосновение заставило затрепетать. Клавдия пристально всмотрелась в лицо матери: все оно трепетало безмолвным, торжествующим смехом, – каждая черточка бледного лица смеялась злорадно. Клавдии казалось, что зеленоватые глаза матери засветились фосфорическим блеском и что все ее лицо посинело. Этот холодный смех на посиневшем лице со светящимися глазами был так ужасен, от него веяло такою неестественною злобою, таким безнадежным безумием, что Клавдия затрепетала, закрыла глаза руками и отступила от матери. Смутно видела из-под трепетных рук, что белая ткань промелькнула внизу. Опустила руки и увидела, что в комнате нет никого.
Подошла к открытой двери, долго стояла у косяка. Всматривалась в темные углы коридора, боязливо думала короткими, смутными мыслями. Нагие плечи холодели, и тело вздрагивало от утреннего холода.
Глава тридцать первая
Клавдия не говорила Палтусову о ночных страхах. Когда вспоминала о них днем, становилось смешно, злорадное чувство овладевало, и она досадовала на себя за ночную трусость. Но с наступлением ночи вновь становилось страшно.
Четвертую ночь провела у Палтусова. Солнце уже высоко стояло, и люди просыпались, когда Клавдия вышла от Палтусова. Утомленные бессонною ночью глаза щурились. Хотелось спать, но в душе ликовало резвое детское чувство избегнутой опасности. У дверей своей комнаты Клавдия встретила Зинаиду Романовну и взглянула на нее насмешливыми глазами. Но лицо матери дышало таким мстительным торжеством, что сердце Клавдии упало. Полная страха и предчувствий, вошла она к себе.
Спала долго. Опять сон окончился кошмаром. Вдруг почувствовала на своем плече крепкие пальцы и увидела над собою мать. Синие оттенки лежали на лице Зинаиды Романовны. Ее глаза были полузакрыты. Тяжелая, как холодный труп.
– А, ты проснулась, – спокойно сказала Зинаида Романовна, – уже второй час.
Она поднялась и вышла из комнаты. Клавдия села на кровати.
«Как глупо! – думала она. – Чего я жду? Надо уехать, – с ним, без него, все равно, – надо уехать!»
Эта мысль приходила ей и раньше, но не оставалась надолго. В том состоянии сладких грез и тяжелых кошмаров, которое она переживала, вяло работала голова. Говорить с Палтусовым еще не успела, их свидания все еще проносились в страстном безумии, а уехать из дому без него не могла – она это чувствовала. Ей казалось, что ее жизнь теперь неразрывно связана с жизнью Палтусова, что им обоим предстоит новая будущность, бесконечность любви и свободы, где-то далеко, в новой земле, под новыми небесами.
Решила наконец переговорить с Палтусовым сегодня же о том, как им устроить судьбу. Но не пришлось днем увидеться наедине ни на одну минуту: мешали то посторонние, то мать.
Настала ночь, пятая со дня, решившего их участь. Клавдия была в комнате Палтусова.
– Послушай, – сказала она, – нам надо наконец поговорить.
– Что говорить? – лениво ответил он. – Ты – моя, а я – твой, и это решено бесповоротно.
– Да, но жить здесь, рядом с нею, скрываться, притворяться…
– А, – протянул он и зевнул.
Он был сегодня необыкновенно вял.
– Странно, – сказал он, – тяжесть во всем теле. Да, так ты говоришь…
Клавдия страстно прижималась к нему и горячо говорила:
ebooksa