Захватило дыхание. Буран стиснул зубы, чтобы не двинуть его кулаком.
Сагит Гиззатович извлекал свою коллекцию часов в двух случаях: когда он стоял на пороге большого успеха или когда жизненный корабль его давал крен.
Затопив печку, он стал раскладывать свои сокровища. Круглые и квадратные, золотые и чугунные, швейцарские и русские часы лежали на столе.
Все они тикали в один голос. В них была заключена жизнь. Они пережили своих прежних хозяев; давно умерли солдаты и муллы, кузнецы и агрономы, а часы их продолжали вести счет времени.
Сагит Гиззатович не повторит ошибки своих предшественников. Вместе с ним погибнут и эти часы. Он уничтожит их перед смертью. Такова капризная воля Хамзина.
Негромко засмеялся: быть может, это единственное, что удастся сделать в жизни геологу Хамзину? Нет, неправда! Настал твой час борьбы, Хамзин! Ты долго ждал этой минуты, так действуй же — и действуй без ошибки, наверняка!
Жадными глазами вглядываясь в петербургские улицы, ты мечтал о том времени, когда пробьет твой час. Хамзин имел такое же право на счастье, как и другие!
В тайниках души ты связывал свое будущее с Уралом. В мечтах своих ты видел себя королем железа, владыкой гор.
Часы шли, а Хамзин размышлял о прошлом и будущем.
Революция бросила Хамзина, только что окончившего Петербургский университет, в горнило испытаний. Он опрометчиво принял участие в националистическом курултае, происходившем в Оренбурге. Хамзин был в числе «двадцати четырех всадников», положивших начало башкирскому белогвардейскому эскадрону. Мусульманский революционный комитет, однако, быстро расправился с контрреволюционным «башкирским правительством», и Хамзину ничего не оставалось делать, как бежать.
Он переметнулся в лагерь красных. Даже полгода служил интендантом в каком-то полку. Военная карьера ничего не сулила ему. Он скоро это понял и, подавшись на Кавказ, устроился на нефтепромыслах.
Хамзин был рядовым геологом то на Апшероне, то в Грозном, пока не встретился в Москве с Великорецким.
Круг замкнулся. Он снова в родном краю. Вернулся на Урал, где стал таким же обездоленным червяком, как и Шаймурат. С одной только разницей: Шаймурат никогда не поднимался до большой мечты.
Разве Хамзин может позабыть свои мечты, в которых он поднимался до хозяина Уральских гор! Нет, он не хочет прозябать. Он сам может стать начальником экспедиции, быть вершителем судеб башкирской нефти!
До сегодняшнего дня Хамзин шел рядом с Великорецким, выручая его советами, поддерживая, когда видел колебания Казимира Павловича. Даже молчанье Хамзина во время столкновений между начальником экспедиции и главным геологом служило поддержкой Великорецкому. Хамзин долгое время был верной и честной тенью его.
Часы поддакивали, отсчитывая секунды.
Хамзин помнит тот день, когда решался вопрос о судьбе экспедиции, когда Белов уже не просил разрешить ему вести подготовку к бурению, а требовал прекратить изыскательские работы на плато.
Все ждали этого часа, и он настал. В брезентовой палатке, как в шатре полководца, принималось историческое решение. Вопрос о том, быть или не быть башкирской нефти, был связан с другим вопросом: удастся ли им сохранить доброе имя геолога? И не только доброе имя, а может быть, и голову на плечах…
За полчаса до этого, когда Великорецкий пожаловался на то, что у него нет больше сил бороться с Беловым, Сагит Гиззатович даже привскочил:
— Как вы можете? Я не узнаю вас! Куда делись ваша энергия, сила воли, которыми я так восхищался? Неужели все это отняла у вас проклятая малярия? Очнитесь! Именно сейчас нам нельзя отступать.
ebooksa