Лебеди остаются на Урале

22
18
20
22
24
26
28
30

Людмила Михайловна приятно удивила его, если не сказать больше. Принимая от нее вечером дела, он чувствовал себя неловко, словно был виноват перед ней. Ведь если б не он, Милованова по-прежнему бы работала на своем месте.

Она понимала, что рано или поздно кто-нибудь приедет ее сменить. Однако Людмила Михайловна не предполагала, что это произойдет так скоро и внезапно. Сначала она подумала, что Белова затребовал Великорецкий, недовольный ею. Но Казимир Павлович — она это хорошо видела — и сам был удивлен приездом нового главного геолога. И тогда единственным виновником всех бед Людмила Михайловна стала считать Белова.

Сдавая ему дела, она изо всех сил старалась скрыть обиду и пыталась казаться спокойной, но это ей плохо удавалось. Верхняя губа чуть дрожала, глаза сердито блестели. «До чего хороша, когда сердится!» — невольно восхитился Белов и преувеличенно строго нахмурился, чтобы она не догадалась, что он любуется ею.

По своей привычке Белов мысленно поставил себя на ее место, чтобы лучше понять, что творится в ее душе. Что стал бы делать он, Артем Белов, если б приехал человек на его место? Конечно же, он преспокойно остался бы в экспедиции и постарался работать так, чтобы и его преемник и все вокруг поняли, какого они дали маху, забраковав его. Да, именно так он бы и сделал… Но как поступит Милованова? Не укатит ли она из экспедиции сразу же после того, как подпишет приемо-сдаточный акт?

Белов испытующе заглянул в ее сердитые глаза и решил: «Укатит».

— Вот «Экономические очерки», — сухо сказала Милованова, протягивая ему папку.

Белов перелистал бумаги. Что-то скуповато, совсем тощая папка. Мало занимались экономикой района. Если придется бурить, надо будет решать уйму проблем: тут и дороги, и строительный материал, и рабочая сила, и снабжение водой и хлебом…

Он вдруг поймал себя на мысли, что ему не хочется, чтобы Милованова уезжала. Для того чтобы думать так, всяких уважительных причин у него было хоть отбавляй. Милованова проработала здесь два месяца, хорошо изучила местность, знает все выходы битума и асфальтита. И потом: экспедиции вообще нужен геолог, и почему бы этим геологом не быть Людмиле Михайловне? Была и еще одна причина, не имеющая к геологии уже никакого отношения, но о ней Белов старался не думать.

Милованова передала ему еще одну папку с надписью: «Структурные карты». Просматривая карты, Белов сказал:

— Я вижу, вы все внимание уделяли плато. А где же рабочая гипотеза перспективной разведки?

Людмила Михайловна промолчала, только мельком взглянула на Белова. «Какие некрасивые, оттопыренные уши! Наверно, мать часто в детстве драла».

Он перехватил ее косой, недружелюбный взгляд и вдруг рассердился на все и вся: на себя — за свои негеологические мысли; на Милованову — за то, что она дуется на него, как школьница, вместо того чтобы сообща с ним думать, как лучше взяться за поиски нефти, на Шаймурата, некстати заглянувшего в палатку, — за то, что вредный старик поспешно задернул полог и многозначительно кашлянул, увидев их вдвоем.

Белов не привык долго ходить вокруг да около и играть в молчанку.

— Слушайте, — зло спросил он, — какого лешего вы на меня дуетесь? Разве я виноват, что меня послали на ваше место?

— Нет, такого-сякого лешего, не виноваты, — не сразу и как бы даже жалея, что он не виноват, ответила Милованова.

— Я ведь даже не знал, что вы существуете!

— Но теперь вы знаете? — насмешливо спросила Людмила Михайловна.

— Теперь знаю… — пробормотал он, недоумевая, к чему она это говорит. Уж не для того ли, чтобы он уехал отсюда, раз такая писаная красавица исполняет тут обязанности главного геолога и вместе с начальником заваливает работу экспедиции? Нет уж, дудки! Белов чувствовал, что он здесь нужен. Да и в конце концов уральская нефть для страны важнее, чем всякие там натянутые отношения между новыми и старыми геологами…

Милованова вернула его на землю:

— «Палеографические описания».