— Пирожки, пирожки, домашние пирожки! С луком, рисом, яйцами! С рыбой и мясом! Налетай, разбирай!
«Только детям не давай или водкой запивай», — мысленно продолжил я в рифму. Кто знает: чьё там мясо внутри?
— Рыба, рыба, копчёная рыба.
— Картошечка домашняя, с маслицем! Картошечка! Молодая, да с укропчиком!
— Раки, сраки, тьфу, раки! Покупайте! Раки!
Станция находилась не так далеко от реки, поэтому тут и торговали рыбой. И копчёной, и сушёной, и жареной.
— Пирожки! Рыба! Раки! Картошечка! — неслось со всех сторон.
Глянув на средней плотности и возраста женщину, торговавшую варёной картошкой, я махнул ей рукой. Та тут же подбежала.
— Ой, божечки, а я грешным делом подумала: парень так сильно загорел, что аж на негра стал похож!
— Так я и загорел, только в Африке.
— Ага! Картошечки захотел?
— Да.
— Вот, смотри, есть картошка, а вот рыба к ней жареная. Всё вместе стоит полтора рубля. Я ещё и хлебушка дам, свежего, колхозного.
— Ну, давайте.
Тётка щедро сгрузила довольно большую порцию в картонную тарелку, завернула в пакет, взяла деньги и была такова. А я, пока все гуляли по перрону, вернулся в вагон, разложил свою нехитрую снедь на столике, подрезал для сытости колбасы и принялся за еду. Раздался сигнал локомотива, и проводница быстренько загнала внутрь всех пассажиров. Многие вернулись с пакетами, похожими на мои, присовокупив к вагонным «ароматам» новые запахи привокзальной еды.
— Мама, а это кто? — тыкая в меня маленьким пальчиком, спросила беловолосая девочка с бокового места напротив.
— Это дяденька негр.
— А почему он в военной форме?
— Учится у нас на офицера.
— А он за нас будет воевать?