Шишки и раны Аякса быстро заживали, чему в немалой степени способствовали свежий горный воздух, дымящиеся бассейны с термальной водой и сочувствующими старухами, прохладное пиво на открытых площадках пустых ресторанчиков, утренние прогулки по плато и холодные компрессы Эстер по ночам.
Жизнь в городке шла своим чередом. Горожане, которые, похоже, не испытывали ни в чем нужды, не чурались грубого физического труда. В Столовой Горе постоянно ремонтировались дороги, не было ветхих и негодных домов. На строительстве новых зданий детского сада и школы с одинаковым усердием работали стар и млад. Редких служащих муниципалитета, и тех, кажется, можно было чаще видеть с лопатой или шпателем, чем с телефоном или блокнотом. Временами Аяксу даже представлялось, что он начинает понимать эту обманчивую, словно мираж, Столовую Гору — понимать и принимать ее.
Его благодушие, впрочем, не длилось долго.
Во время очередного допроса у лейтенанта Бунзена, воспользовавшись отлучкой следователя, он решился заглянуть в свое дело, которое уже распухло до размеров фолианта. Он рассчитывал узнать новые подробности о перестрелке у банковского депозитария, но первые несколько секунд перебрасывал подшитые страницы с таким видом, будто залез в чужое дело. Он даже был вынужден проверить, его ли данные и фотография находятся в заглавии… Аякс не знал, что и подумать: перед ним было не досье законопослушного гражданина и контрразведчика, даже не дело обычного преступника, а мартиролог серийного потрошителя. Показания свидетелей, снимки обезображенных трупов, орудий убийства, протоколы опросов и вскрытий, и всюду, на каждой странице, под каждым снимком — черным по белому и белым по черному — его имя. На минуту Аякс впал в некое полудремотное, помраченное состояние. Из поля его зрения пропало все, кроме разверстой бумажной кипы на столе. И пока он, как загипнотизированный, таращился на эту кипу, в уме у него крутились только два слова: «Столовая Гора». Он повторял их без счета, так что со временем они начали служить заглавием этого воплощенного кошмара.
По возвращении в кабинет Бунзен молча убрал дело в сейф, сел за стол и выжидающе взглянул на своего подследственного. Встретившись с лейтенантом глазами, Аякс понял, что тот не просто знает, что он заглядывал в дело, но, скорей всего, папка осталась без присмотра не случайно — Бунзен, против обыкновения, даже не прижал ее пепельницей с металлическим шариком на дне.
— И… что вы об этом думаете? — спросил Аякс, указав на сейф.
— А вы? — отозвался вопросом следователь.
— Ничего.
— Что, усердствует столица?
— Вы о чем?
— О вашей миссии в Горе, агент. О вашей сверхсекретной миссии, которой местная прокуратура не имеет права интересоваться и о которой вы сами, похоже, так и не составили никакого вразумительного понятия.
— Начинается, — вздохнул Аякс.
— Что начинается?
— В который раз повторяю, лейтенант: я не намерен обсуждать свои отношения с начальством.
— А я вам этого и не предлагаю.
— Что же вы предлагаете?
— Вы хотя бы знаете, что ваше ведомство уже третий день забрасывает Гору требованиями вашего ареста и немедленного этапирования в столицу?
Аякс кашлянул в кулак.
— Что?
Вместо ответа Бунзен выложил перед ним фирменный бланк Управления федерального агентства по безопасности. Это было постановление об аресте, выписанное на имя Аякса и составленное по всей форме, с исходящим номером, визой заместителя начальника Управления и гербовой печатью.