Зохра стала совершеннолетней. Ну и что? Человек растет, это естественно. Но почему Халима-апа так странно на меня посмотрела? Ну и что с того, что совершеннолетняя? Или она хотела сказать, что Зохра собралась замуж? Тогда остается пожелать ей счастья».
Его словно ножом по сердцу полоснули. Он вжался лицом в подушку, закусил губу. «А чего я, собственно, хочу? Я калека! Зачем Зохре калека? Ну, огорчилась она, добрая душа, за меня. И все! Девушки легко плачут — видно, слезы близко».
Так он уговаривал себя, но знал, что не в этом дело. Знал и старался не вспоминать, и все равно вспоминал.
Халима-апа уехала в город за продуктами и осталась там ночевать. Тогда-то Зохра и пригласила Джуму к себе: «Посидим, поговорим, одной мне скучно будет». После работы Джума поел, весело насвистывая, побрился, надушился одеколоном, пританцовывая, почистил туфли. Берды усмехнулся и просипел:
— Да, брат, крепко ты втюрился.
А Рустам, понимающий Берды с полуслова, подхватил:
— Видишь, Базар-джан, хоть ты и поэт, а Зохру у тебя из-под носа увели. Верно говорят: «Кто смел, тот и съел». — Он незаметно подмигнул Берды. — Так-то, дорогой, — не проглотишь то, что прожевал, изо рта вытащат.
— Джума туда не потому идет, что в Зохру влюбился, — Халима ему поручила за дочкой приглядеть, — пропищал Базар, но было видно, что он ревнует.
— Доверили овечку волку, — сказал Берды. — Чтобы Зохру уберечь, надо было Рустаму ее доверить. Он к ней никого не подпустил бы. И вообще я своими ушами слышал, как Зохра приглашала Джуму.
— Теперь поверил, поэт? — еще насмешливей спросил Рустам.
Но сиплый Берды решил, видимо, не злить Базара и заговорил по-другому:
— Не грусти, Базар-джан, если она тебя не согрела любовью, хотя ты за ней хвостом ходил, то и Джуму не согреет, Стоит Халиме-апа уехать, вечно под их окнами стоят и свистят какие-то Алики, электросварщики, волосатые оболтусы. Кто-нибудь из них и окрутит Зохру.
Джума делал вид, что не слышит, и все же последние слова заставили его призадуматься. Подходя к дверям Зохры, он услышал смех. С кем это она? Тут послышались звуки гитары, и Джума понял, что в комнате мужчина. Он весь сжался, хотел было повернуть обратно. Но ему вспомнились слова Халимы-апа: «Джума, ты из наших самый надежный. Присмотри за Зохрой, пока меня не будет. Мне не очень нравится, что эти бездельники-арматурщики в последнее время крутятся у нашего дома». И Джума постучался.
— Сейчас, мамочка, сейчас, — раздалось из-за двери.
Джума чуть не застонал от досады, увидев гостя Зохры — тощего Алика, того самого Алика, о котором говорил сиплый Берды.
— Пошел вон отсюда, волосан несчастный! — процедил Джума.
Вид у него, судя по всему, был такой, что парень, волоча гитару, потащился к выходу:
— Ладно, мы с тобой еще встретимся…
Проводив гостя брошенным ему вслед тапком, который угодил Алику прямо в спину, Джума очень выразительно посмотрел на Зохру.
— Чтоб его земля проглотила, пришел соли попросить и расселся, что же мне оставалось делать? — оправдывалась она. Но Джуму не проведешь: не умеешь врать — не ври! Кто это приходит за солью с гитарой? За солью с солонкой ходят или с чашкой. И с чего это ты усаживаешь просителей на материнскую кровать?