— Пора отдыхать, — спокойно сказала она.
Купец послушно встал.
— Ах, тетка Бочуона, — вздохнул он, — никогда не даешь ты как следует гульнуть.
Смотри, Кыыс-Хотун, это тетка Бочуона, она всем нам тетка. Когда я уезжаю, она мой дом бережет. А эта девушка — моя… невеста. Я ее… с Севера привез… Кыыс-Хотун, дочь старика Буокая! Xa-xa! Xa-xa!..
Бессмысленно смеясь неизвестно чему, он подался в сторону дома. Бочуона сокрушенно покачала головой и перевела взгляд на Нюргуну.
— Пойдем, детка… Здесь тебе незачем оставаться. Пусть пьют, это не женское дело.
Нюргуна с облегчением последовала за ней. Краем глаза она осторожно разглядывала провожатую. Тетка Бочуона была немолода, но и до старости тоже ей было далеко. Она стояла на том счастливом перевале лет, когда без обиды оглядываешься на прошлое и без страха вглядываешься в будущее. Ее спокойное улыбчивое лицо, казалось, излучало теплое сияние, и Нюргуна поймала себя на мысли, что ей хорошо от одного присутствия этой женщины.
Идти пришлось недолго. Миновав несколько строений, они приблизились к старому амбару, поросшему сверху травой. Рядом с ним возвышалась огромная, древняя лиственница с утолщенным у земли стволом. Под деревом, уронив руки, дремал мужчина средних лет с преждевременно поседевшими усами.
— Это мой муж, Прокопий, — ласково улыбнулась Бочуона. — Устал… Дрова рубил. Раньше, бывало, после такой работы мог осуохай плясать, а теперь… Еще два года назад на ысыахе его никто обогнать не мог. Выиграет — и награду мне: такую огромную кость… Жир капает… Постарел.
Они вошли в амбар. В нос Нюргуне ударило сложным ароматом многих трав. Пучки трав были развешаны на стенах и под потолком, и от каждого из них струился свой, неповторимый запах.
— Пока Аким гуляет, мы в доме живем. Ну, а когда возвращается, перебираемся сюда. Полгода — хозяева, полгода — батраки… — Бочуона засмеялась. — Вот кумыс, сердце остуди.
Нюргуна с жадностью приникла к чорону. Кумыс, по-видимому, был только что из погреба — от первого глотка заломило зубы.
— Так ты, детка, с Севера?
Нюргуна, занятая кумысом, молча кивнула.
— И в самом деле… собираешься замуж за Акима?
Нюргуна сердито тряхнула головой.
— Это он собирается. Ну и пусть женится! Только не на мне. У меня своя дорога.
Лицо Бочуоны прояснилось.
— Ты правильно решила, детка. Зачем тебе такой старый человек, да еще бродяга? Жениться надо на ровне, по любви, иначе какое же счастье? Ради любви… можно на все пойти. А если не любишь — только себя погубишь. Аким вдовец, ты знаешь? Прекрасная женщина была Анна, если б не она, не знаю, жила ли бы я на белом свете. Приютила меня, обогрела двадцать лет назад. Я совсем одна была, любимый человек умер. Потом уже Прокопия нашла. Все хорошо у нас, только детей нет. И Прокопий прихварывать стал. А сам берет на себя любую работу. С богачами ссорится… С князем Кириллиным чуть до драки не дошло на наслежном собрании.
Прокопий потребовал бедняков лошадьми наделить. Вот какой он, — в голосе Бочуоны послышалась гордость. — Сам тает как свечка, а о других печется. «Подумайте, богачи, о бедных, — кричит, — иначе революция с вами нянчиться не будет!» Ну, да разве послушаются его…