Кыыс-Хотун

— Вот как! А ты?

— А твой батя обманщик, говорю.

— А при чем тут Василий?

— Он мимо шел. Услышал.

«Как ты смеешь, говорит, учителя своего обманщиком называть. На бревно!» И поставил в угол. Батюшка, когда узнал, что я наказана, совсем меня в церкви запер. Ух, как страшно было! Так и стояла я на бревне, пока Василий Макарович не вспомнил. Он открыл, я убежала.

— Вот как… — задумчиво протянула Хобо-рос. — Ладно, я с Василием потолкую. Мучить девушку! Да и поп хорош. То-то матушка наговорила на тебя — чтоб благоверного от гнева моего спасти. На ночь в церкви запереть…

«А в чулане… на неделю», — мелькнуло в голове Нюргуны. Но сказать не посмела.

— Тетя… пусти меня в школу… Я учиться хочу, я не последняя ученица. Пусть истязают… не бросать же учебу на половине…

Хоборос испытующе взглянула на нее.

— Ладно. Учись.

X

— Милая, почему бы тебе не зайти к тете? Сидит одна, скучает. Муж исчезает неведомо куда, и ты глаз не кажешь. Или обиду держишь? Ты забудь. Мало ли что между родными бывает.

— Я уже забыла, бабушка Боккоя.

— Вот и хорошо. Пойди, пойди. Госпожа-то еще не здорова. Ей тоже доброе слово ой как нужно. А Василий — как увидел, что жена с постели поднимается, так и опять за старое- охота да картишки. Как же не сердиться женщине?

Случится же такое — просидела в чулане неделю Нюргуна, а с ног свалилась Хоборос. Часто теряла память и рассудок. Порой даже казалось — не жилица на белом свете. Все дни, пока она была при смерти, Василий не отходил от жены.

Странное дело — как будто забыл обо всех ссорах с ней, как будто смерть ее не освобождала его. Он похудел до неузнаваемости, а на Нюргуну, помогавшую ему, не обращал никакого внимания. Лишь когда кризис миновал и Хоборос забылась наконец не предсмертным, а спокойным, нормальным сном, Василий оглянулся и, увидев Нюргуну, улыбнулся и подмигнул ей. И что означала эта улыбка — бог знает.

А потом все пошло по-прежнему. Закинет ружьишко за плечо — и поминай как звали. И не меньше, чем Хоборос, тосковала по нему Нюргуна. Она садилась с книгой у окна и не столько читала, сколько смотрела на дорогу, уводившую в луга. Впрочем, она не ощущала себя несчастной. Ее первое чувство не требовало ответа. А кроме того, она знала, знала, что Василий Макарович тоже любит ее. Хотел же он поцеловать ее тогда, в церкви… Нюргуна с замиранием сердца вспоминала тот случай. Иногда ей хотелось, чтобы он повторился, а чаще боялась, что — повторится.

Да, он любит ее! Ничего, что молчит. Придет время — он скажет об этом. Тогда и Нюргуна признается ему, что от каждого его взгляда ей радостнее жить на свете.

— Иди, иди, — торопит Боккоя.

Ох, как не хочется к Каменной Женщине! Говорят, срубленная ветка заново не прирастает. Так же и у них с Хоборос. Нет между ними прежней теплоты и не будет,…