Нюргуна еще раз взглянула на дорогу.
— Бабушка, кто там идет?
— Э, не те уж глаза у бабушки, чтоб сразу тебе ответить. — Старуха всмотрелась в приближающегося неверной походкой человека.
— Тихон никак? Снова приковылял. Видно, нужда большая, раз каждый день ходит. Позови, Нюргуна, госпожу. Или нет, лучше я сама.
Боккоя засеменила в спальню Хоборос. Вошел Тихон — весь в поту, учащенно дыша. Левая парализованная рука его тряслась. Увидев Нюргуну, он улыбнулся:
— Запарился! Лето божье на носу, тепло. Лена наша ото льда освободилась уже, нынче сам видел — ни единой льдинки. Все в лес, в поле бегут. А ты что дома сидишь?
— Я уроки… учу…
— А учитель где?
— Нет его. На охоту ушел.
— Вот я и говорю — все в лес, в поле бегут. Ты тоже гуляй. — Он рассмеялся. — Охотник ваш — в лес, а дичь — к нему домой. Видел я, с десяток уток за усадьбой на озеро сели.
Поддерживаемая Боккоей, из спальни показалась Хоборос.
— Ну, что у тебя, Тихон? — проговорила она, тяжело опускаясь на стул.
— Дело вот какое, — начал Тихон, боязливо присаживаясь на табуретку у двери. — Всю жизнь я кому-то должен. Вот какое дело! А теперь хотел бы и сам получить кое-какой должок.
— О каком должке ты толкуешь? — надменно процедила госпожа. — Уж не я ли тебе должна?
— Не прогневайся, а еще в прошлом году своего собственного сена я отдал тебе восемь саней.
Ничего за него не получил. Возил бревна для твоего амбара, и тоже задаром. А ведь ты знаешь — я одной рукой орудую. Если на тебя работаю — на своих детишек уже некогда.
— Тихон, Тихон… — сощурилась госпожа, — Ты пришел меня своим сеном попрекать? А на чьей земле ты его косишь?
— То есть как на чьей? На своей!
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть луг?
Тихон недоуменно завертел головой. Левая рука его совсем разошлась, и Тихону пришлось придержать ее правой.