Омголон стоял в глубине сарая на привязи, отдельно от остальных лошадей взвода, и деревянный столб, к которому он был привязан, порядочно пострадал от его зубов. Увидев меня рядом, конь заржал еще громче и заметался вокруг столба, глухо стуча копытами.
— Что зверь лютый, — услышал я за спиной голос Угрюмкина. — Всех коней покусал.
Я ничего не ответил старику и подбежал к Омголону. В нос дохнуло едким потом. Омголон замер под моими руками, и в глубине его черных с глянцевым блеском глаз затеплились ровные огоньки.
— Скучал… — Я похлопал коня по шее.
— Скучал, куда больше, — согласился Угрюмкин, и в голосе его уже не было прежней злости.
Я обошел коня вокруг, погладил брюхо, проверил подковы. Омголон был в полной исправности. Я с благодарностью посмотрел на коновода.
— Седло далеко?
— Седло? — Угрюмкин подошел к свободной части стены, где на длинных крюках аккуратными рядами висела конская амуниция, и подал мне седло.
— Только недалеко, слышь, — предупредил старик.
Я выехал за хутор, поддал шенкеля, и конь понес меня по пыльной дороге. Однако долго нам скакать не пришлось. На повороте к лесу я был остановлен сержантом-регулировщиком.
— Ты что, солдат? Не видишь?..
На опушке леса под болотными пятнами камуфляжных сеток торчали короткие стволы гаубиц.
Наступление, к которому все эти дни готовилась бригада, началось на рассвете. Еще с вечера Ложкин предупредил нас, что разведчикам приказано сидеть в блиндаже и в атаку идти, когда поступит приказ из штаба. «Наша работа впереди», — лаконично и как бы оправдывая нас, пояснил Ложкин.
Подложив под себя вещмешки, с противогазами и шинельными скатками на плечах, стиснув в руках карабины, сидели мы на земляном полу, а кто и на таких же земляных, только покрытых слоем соломы нарах, и в тревожной дреме ожидали, когда начнется «это». Все, что было позади — налет «мессеров» на эшелон, поединок с немецким летчиком, захват «языка», — теперь представлялось мне маленькой прелюдией, за которой должно начаться самое главное, самое важное. И вот оно начиналось…
Орудия с нашей стороны ударили таким дружным залпом, что дверь блиндажа открылась, и в тусклом свете зачинавшегося утра было видно, как вздрагивали бревна наката, просевая на наши головы комочки земли. Единственная мерцавшая на столе коптилка погасла.
Залп следовал за залпом. Потом, вперебив с этим, одинаково мощным сотрясением земли и воздуха пошли то частые, то с длинными, неровными паузами оглушительные разрывы снарядов. Это ответила артиллерия противника. Один из снарядов взорвался где-то совсем рядом, и мне почудилось, что у меня лопнули в ушах перепонки.
Так продолжалось с полчаса. И вдруг в минутном затишье раздался нарастающий гул голосов: «А-а-а-а-а…»
— Пошла матушка-пехота, — громко объявил Ложкин. — Подыма-айсь!
Мы вышли из блиндажа, встреченные мощной взрывной волной. За ней прокатилась вторая, пригнувшая всех к земле. В нос ударило гарью и запахом взрывчатки. Горело, кажется, все, даже голая земля. Но когда прошел первый страх, стало видно, что по этой земле среди черных столбов дыма двигались люди, машины, санитарные повозки. К блиндажу стали подносить раненых.
Нам приказано было сесть в подъехавший грузовик, ехать до хутора и там, оседлав лошадей, следовать за наступающей бригадой.
ebooksa