Весельчака и острослова Пашку Куракина любили в депо. Ему сходили с рук выходки, за которые другому бы досталось на орехи. Когда он молчал, он не производил особого впечатления. Лицо у Пашки было длинное, с крупным носом и большим ртом, с мрачными, неподвижными бровями. И только глаза, узкие, наивные, наперед выдавали его желание сказать что-то смешное, и жили они, казалось, своей особой мальчишечьей жизнью. И стоило Пашке заговорить или только приготовиться сказать что-нибудь, как он весь преображался, глаза его, синие до черноты, светлели так, что казались голубыми, и уже невозможно было, глядя на него, не улыбнуться. В свободную минуту возле длинного, в неизменной кепочке набекрень, внешне невозмутимого Пашки собирались деповские, и то и дело на весь огромный сводчатый зал грохотал крепкий мужской смех.
Пашка прочитал две басни Михалкова.
— Ты, Пашка, талант, — сказал Миша. — Я мало что понимаю в декламации, но ты талант! У тебя природный юмор.
— Ну, за юмор не мешало бы выпить, — весело заключил Пашка. — Вчера зарплата была — раз! У меня талант — три! Буфет работает — восемь! А как вы, девочки? — обернулся он к Наташе и Юльке.
Те наотрез отказались. Пашка подмигнул Мише, они тихо поговорили и пошли за кулисы.
— Сейчас мы баян отнесем и вернемся! — крикнул Миша.
Юлька с Наташей вышли на улицу и неторопливо направились вдоль шоссе.
Было холодно. Навстречу из темноты изредка выплывали фары автомобилей.
У автобусной остановки ребята догнали их. Пашка, махнув рукой, вскочил в автобус и уехал, Егоров принялся уговаривать Наташу идти гулять, пытался обнять ее за плечи. К остановке подходил народ, на них стали обращать внимание.
— Чего это он? — встревоженно спросила Юлька.
— Пьяный, — ответила Наташа.
Юлька вдруг увидела, как губы Наташи задрожали, а в глазах заблестели слезы.
— Где это он успел? — возмутилась Юлька.
Только когда миновали перекресток, от которого шла дорога в депо, Наташа тихо сказала:
— Захочешь найти — найдешь…
Под ногами похрустывали льдинки. Небо остренькими звездами мерцало над головой. Юлька изредка поглядывала на Наташу, и от жалости и нежности у нее сжималось сердце. Досада на Мишку все более разгоралась.
— Подумаешь, музыкант! Ты такая, Наташка! Лучшего в сто раз найдешь!
Наташа грустно улыбнулась:
— Глупенькая ты, Юлька…
— Пусть, — страстно сказала Юлька. — Пусть я глупая, но я правду говорю!