Золото

— Нет, не могу.

— Ты хоть пригуби, — просили ее.

Ни плясун, ни плясунья так и не прикоснулись к бокалам, как ни бились восхищенные старатели. Довольный необыкновенным гуляньем у него в бараке, староста подсел к Мишке и положил руку на плечо.

— Вот ты строишь нардом, а пойдет туда старатель, как думаешь? Человек после забоя хочет разогнуться, а будет у вас весело, как у нас?

— Почему же не будет? — говорил Мишка, вытирая лицо полотенцем, которое подала мамка. — Почему же нет? Оркестр будет. Такого трепака дернет — тачки пойдут вприсядку.

Староста недоверчиво глядел на него.

— И можно? По-простому плясать и песни наши петь приискательские?

Широкогрудый староста, видимо, никогда не был ни в клубе, ни в кино.

— А насчет этого как? — стукнул он ногтем по стакану. — Без этого ноги не пойдут. Мишка почесал затылок.

— Немножко можно, думаю, но надо так, чтобы ноги сами плясали от веселья. Мы вот сейчас плясали без спирта. Значит, в нас есть динамит сам по себе.

Их провожали с искренней благодарностью. Сам староста подал Мишке шапку и по старинному приискательскому обычаю кинул на пол до порога, за неимением подходящей «дороги», первое попавшееся под руки полотенце.

— Заходите! — кричали им вслед.

На улице уже вечерело. Мишка долго шел молча, наполненный неожиданными впечатлениями, и вдруг обнял Лидию.

— Честное слово, в тебя можно влюбиться.

— Я тебе влюблюсь, — погрозила Лидия кулаком к самому его носу. И серьезно добавила: — Не надо, Миша.

— Ты так думаешь, а я думаю иначе, — Мишка переменил тон. — Не бойся, не скоро женихом буду. Ты знаешь, какое мы сейчас дело сделали? Теперь заходи в любую минуту к ним в барак и будешь как дома. Они ведь думают, что коммунист не человек, а оказывается — люди как люди, и плясать могут не хуже их и поговорить не глупее. Так и надо к ним подходить. Не воевать с ними, а влезать к ним в душу, понять ее и потихоньку лечить хорошими лекарствами. Поля верно подошла. Даю тебе слово: эта артель, самая аховская на разрезе, будет у меня в кармане к осени. Вот увидишь!

16

Неделю назад ездили на санях, на нартах до самого Нагорного за Яблоновым хребтом, и вдруг полилось, хлынуло. Солнце с каждым днем забиралось все выше в синее небо и буквально стирало последние снега с сопок, как тряпкой мучную пыль.

С каждым днем каменный шум, напоминающий прибой, крепчал над долиной. И только ночами, утомленный, падал на коричневые отвалы, на кровли бараков и землянок. Каменный грохот помп и скрежет тачек в эту весну дружно покрывали удары топоров по дереву и шипенье пил, распускающих бревна на тесины и доски.

Мишка вскакивал утрами, как встрепанный, освежал наспех лицо вешней водой и бежал, озираясь на заводные фигуры пильщиков на фоне розовеющего неба, в свой нардом. Казалось — не успеет, прозевает, перехватят лучших плотников и пильщиков казенные подрядчики и техники. Был уже такой случай, прохлопал плотника, второго после Василия Тимофеевича, — переманили молодцы из Алданзолото.