Золото

— Пойдешь к нам в артель мамкой?

— Ворочать на вас, грязное бельище стирать. Спасибо, приходите завтра об эту пору.

Мишка начинал все отчетливее сознавать нелепость своего положения. Из харчевни доносились говор, шипение масла на сковородках, в щели проникали запахи подгорелого жира, сала, и все вместе действовало, как тошнотворная касторка, попавшая в рот. Он надвинул шляпу на глаза.

— Ну, вот что: если не пойдешь — всего хорошего. Только имей в виду — мо́ем хорошо, почти, можно сказать, фунтим. — Хлопнул по карману. — Голодная и босая не будешь ходить. А здесь ты пропадешь, как муха. Пришла на Алдан небось не такая, хорошая.

Мишка продолжал укорять девицу, а она все шире открывала глаза и от оскорбления не могла произнести слова. Наконец прорвалась:

— Ты, хороший, зачем свою морду сюда сунул? Сволота ты челдонская. Шляпу надел — порядочным, думаешь, стал. Золото воруют, деляны друг у друга рвут, как собаки, а ищут хороших. Ступай к другой, подежурь в очереди за твое золото.

Мишка с нескрываемым удовольствием выслушал ругань. Значит, живая, да еще как сердиться умеет. Глаза с восхищением смотрели в лицо девицы:

— Подожди. Как тебя звать?

— Мотькой зови, — отмахнулась блондинка и продолжала: — Я всегда была очень хорошая, только не по-вашему, а по-своему.

Мишка дернул ее за руку, чтобы остановить.

— Да подожди ты. Я, Мотя, действительно не с той карты пошел. Не могу тут мозгами работать. Разве я не понимаю — жизнь разная бывает. У нас в разрезе нижние деляны, семь артелей, две недели бились — на хлеб не могли заработать, а потом плотину у них сломали. С рукой пошли по баракам. А все-таки поддаваться не стоит. Вот как я смотрю на это. Или вот один старатель кайлил в забое, а забой без крепления, нора собачья, и кайлой в зубы мертвецу угодил. Мороз по коже прошел, а он не обратил внимания, эту самую кайлу воткнул между ребер, оттащил его в уголок, чтобы не мешался. Кто тут виноват? Никто не виноват. Сам за себя должен отвечать. Сам должен о себе позаботиться. Сдохнешь в шурфе — никто не чихнет. — Мишка брезгливо осмотрелся. — Башка тут не варит, вот что. Золотники разбежались.

— У меня все золотники дома, — угрюмо сказала Мотька. — Не уговаривай.

— Ну-ка, — дотронулся Мишка до белокурых волос.

Мотька совсем по-ребячьи рассмеялась звонким чистым смехом. Мишка доставал головой до низкого потолка. Он сделал вид, будто хочет поднять его руками.

— Завалить вас тут всех?

Мотька снова рассмеялась.

— Ты завалишь, ишь, дядя какой. Тебе бы только камни катать, а ты в столовке сидишь целыми днями.

Она привела в порядок свой простенький костюм, вынула из-за обшлага зеркальце, глянула в него и привычным жестом поправила локон.

— Ну, пошли, — сказала она.

Вышли через заднюю дверцу на подножье сопки, которая начиналась от самой харчевни, и, помогая друг другу, направились вверх по склону.