Золото

— А то пойдем куда-нибудь, хоть поговорим разок.

— О чем нам говорить? Когда можно — не говорили, а теперь вздумал.

Мишка топтался на месте; вдруг засиял, словно нашел самородок, и пригласил ее в разрез, в забой; там никто не увидит, кроме своих ребят.

— Ты с ума спятил. Какая я оттуда явлюсь!

— Ты приходи в чем-нибудь, в стареньком. Да там и не очень грязно.

— Хорошо, — неожиданно согласилась Мотька, — только, конечно, не в забой. Приходи вечером на сопку, на то место, где сидели. Если не приду — значит нельзя было. Мой убежал утром на прииск Орочон. Может быть, загуляет.

14

Мотька сдержала обещание. Мишка подождал ее всего несколько минут у камня, на котором она полулежала в первый день знакомства. Они молча, точно условились, пошли вверх. Мишка, наконец, посадил Мотьку на камень, очень удобный, похожий на табурет, а сам остался стоять настороже, словно сильный и чуткий самец-лось. Мотька оглядывалась с испугом: не идет ли кто. Они долго молчали. Внизу были уже сумерки, погасли отсветы на камнях и лужах, а на сопке горела еще заря, сквозь редкие перелески сверкали огненные тучки. Закат медленно, почти не остывая, двигался слева направо. Позади, на мутное от смешанных красок небо, всходила молодая луна. Кругом стояла тишина, слышалось поскрипывание ременного пояса на Мишке.

— Спрятались, — прошептала Мотька.

Мишка рассердился на нее да и на себя за невольно приглушенные голоса.

— Что он купил тебя, что ли? Ты своей волей сошлась с ним и можешь по своей воле разойтись. Я к примеру говорю.

— Не знаю… В прошлом году один вот так зарубил мамку топором. Прямо в бараке. Тут на Алдане права свои. Никто не заступился. Артель сидела обедала, никто ложку не бросил…

Мишка стиснул кулак и положил его Мотьке на колено.

— Этого он не кушал?

Она покачала головой.

— Не побоится ничего. У них свои законы. Если ушла от него баба — плачь, но делай что-нибудь, иначе засмеют, за человека не будут считать на прииске. У них свои уставы. Ни за какие золотые горы не сошлась бы с ним, со спиртоносом, если бы не стали нас гнать с Алдана. Он посоветовал с ним сойтись, чтобы закон обойти. Пошли записались, вроде я теперь не гулящая, а семейная. Не трогает милиция, а жизнь стала не милее. Попробовала самостоятельно жить, — ведь я не обещалась с ним с одним, — стал колотить.

— В женотдел бы заявила. Неужели нет защиты?

— Дурачок ты, хоть и роста под самое небушко, — снисходительно возразила Мотька. — Женотдела, во-первых, пока нет на Алдане, во-вторых, ты не знаешь ничего. Он для милиции работает. Одна лавочка.

— Неправда, Мотя. Если ты ничего плохого не сделала, никто тебя не тронет.

Мотька прижалась грудью к колену Мишки и закрыла глаза.