Золото

— Верно, верно, — кивнул головой управляющий, — но ничего сделать не можем. В этом неравенстве и заключается сущность старательской системы, частницкая природа. Об этом нам с тобой говорить не приходится. Пока нельзя иначе. Как-нибудь поговорим и об этом в свободное время.

Мишка разболтался, чувствовал себя с управляющим, как с близким другом, но вышел из конторы смущенный и сконфуженный.

Болтовня с человеком, который тратил драгоценное служебное время, совсем не походила на приятельскую. Ясно — последствия неизбежны. Вдруг мотнул головой, вспомнив смотрителя, и настроение сразу поправилось. К чертям! Мишка понял, что он встал на новый путь и отрезал себе отступление.

Не знал, к чему приведет все это новое, но смутно чувствовал, что должно что-то измениться в его судьбе. Он приостановился, пропуская мимо себя по мосткам кого-то, идущего навстречу. И вдруг радостно улыбнулся — Лидия. Она в нетерпении, пытаясь пройти, толкнула его в плечо.

— Не узнавать стала!

— Мишка! Только по голосу узнала… Что с тобой?

— Бока немножко помяло. Неважно. Зачем к нам на Незаметный?

Лидия внимательно смотрела в лицо.

— А я свою старинную подружку сегодня встретила здесь на прииске. Девчонками вместе бегали без юбчонок…

— Родня собирается.

— Она давно сюда приехала. От хорошенького мужа ушла и к хорошенькому попала. Пока трепалась по рукам, лучше было. На днях, говорит, избил так, что живого места нет. Вся в синяках.

Мишка дрогнул. Лидия все так же внимательно глядела в глаза.

— Это за тебя он ее уродует. Про нее ты мне говорил?

Мишка серел все больше.

— Хоть и не мое дело, а советую — или брось девку сбивать, или возьми немедленно к себе. Она девка хорошая. Есть местечко, которого не стоит касаться, но у кого их нет. Когда-нибудь расскажу. Бегу к Жоржу, не знает ли он о Мигалове. Писала в Хабаровск — ни звука в ответ.

Лидия убежала. Мишка продолжал стоять на узких мостках, мешал прохожим и, представляя синяки на белом лице Мотьки, сжимал свои, еще не совсем крепкие кулаки.

19

Управляющий Нижнего оставил яму за Мишкой. Артель ликовала. Сезон был в полном разгаре, — сесть на фартовую деляну не было никакой надежды. Знаменитый, «гремящий» на весь свет Алдан кончался. Он не кончался, как богатый, необычайно насыщенный металлом район, для правильной спокойной разработки, но для «фарта», для внезапного обогащения умирал навсегда. Недра продолжали изливать богатства, которые могли бы сделать «счастливыми» сотни людей, но тысячи не могли удовлетворить. Славу Алдана снижали эти новые и новые толпы, гонимые слухами о баснословных заработках, разжижали крепкое вино, делали его слабым, не опьяняющим. Помимо этого, разработка и распределение делян приобретали все более закономерный характер, подчиняющийся не случайной воле золотоискателя, а воле крупного хозяйства.

С Алдана уходили разочарованные, на смену им прибывали новые искатели счастья. К вечеру в поселок вливались толпы людей с рогульками за спинами, с сумами, с вьючными оленями, конями. Их набиралось все больше. Они растекались по приискам, бродили взад и вперед, выискивая и вынюхивая «фартовые» деляны. Тем, кто шел обогатиться, казалось, не было иного исхода, как бежать обратно. Но не так просто было это для людей, истративших последние гроши и последние сухари. Между тем, цены на продовольственные продукты росли по часам. Частник, приведший транспорт оленей с грузами, диктовал свои цены.

Туго, тяжело, но настойчиво устанавливался порядок пользования делянами. Административный нажим ощущался крепко и жестко. Мишка, боясь потерять деляну, впрягался в работу, хотя чувствовал себя еще слабым. Началась рубка леса на сопке. Мишка видел, как рубцуются ребра под потными рубахами ребят, как гнутся спины и торчат лопатки. Чтобы спустить воду, надо взять скалу, углубить канаву не менее чем на полметра в сплошняке-граните! Непрестанно качала помпа. Старатели падали с ног от усталости. Бросили бы все к чертям, но бросить — означало остаться без куска хлеба в далеком суровом крае, за восемьсот километров от железной дороги. Все чаще вечерами перед сном возникали на нарах разговоры о тихой и мирной жизни в далекой России. Переставали скрывать отчаяние и не боялись насмешки за свои мечты о покинутых родных гнездах.